Воздушный мост - [48]

Жизнь Елизаветы Михайловны была нелегкой. В гражданскую войну она ушла на фронт, воевала, слыла среди красноармейцев хорошим оратором. Потом - тиф, осложнения, "несколько операций. Потеряла в Отечественную мужа, военного врача. Он погиб под Тихвином в ноябре сорок первого года. Перенеся такое горе, Елизавета Михайловна не пала духом, нашла в себе силы утешать людей, помогать им, жить их интересами. Ее выступления на сельских сходах неизменно находили отклик в сердцах людей, будили в них доброту и сострадание к ленинградцам, которые стойко переносили невзгоды, работая на нужды фронта, презирая голод и смерть.

В тот ноябрьский вечер, провожая Таирова на сельское собрание, Елизавета Михайловна пожелала ему удачи:

- Можете быть уверены, мошенские колхозники сделают для Ленинграда все, что смогут.

- И все-таки тревожно на душе, - признался Таиров. - Особенно беспокоюсь за хуторян...

- Думаете, я не волнуюсь?.. Еще как волнуюсь. Волнуюсь, но знаю: люди у нас добросердечные.

Времени было в обрез. Е. М. Вятских собралась ехать в Устреку. На сельские сходы спешили секретарь райкома Н. А. Калинин, председатель райисполкома С. Н. Никитин.

...Сельские сходы. От них теперь во многом зависело, сколько продуктов удастся в эти дни подвезти к аэродромам, переправить в Ленинград.

...В конторке Мошенского сельсовета негде было повернуться. Огляделся Таиров - молодых раз-два и обчелся. Мужчины - одни "белобилетники", да и тех по пальцам можно пересчитать. Всех, кто мог держать в руках оружие, война сняла с насиженных мест еще летом. И те рослые, кряжистые мошенские колхозники, что верховодили в мирные дни на шумных многолюдных ярмарках, воевали сейчас где-то на бескрайних просторах России. А кто-то из них уже сложил голову в боях и никогда не вернется в родные места. Сколько похоронок пришло в село, сколько сирот прибавилось в эти осенние дни! Редко какой дом обошла беда.

- Вдоль стены небольшими группами расположились подростки, без которых обычно ни один сход не обходился, - рассказывает М. А. Таиров. - На вид пятнадцатилетние парнишки. Какие только работы не приходилось им выполнять и скот пасти, и за лошадьми досматривать, дрова заготовлять на зиму для скотных дворов. И по дому дел хватало - за отцов и старших братьев оставались. Каждый чувствовал себя хозяином в своем дворе. И на сход они пришли не любопытства ради, а послушать, что скажет ответственный товарищ из Ленинграда. А если задумают обоз снаряжать в Хвойную, то на них могут рассчитывать.

Поближе к столу уселись на деревянных скамейках отцы и деды фронтовиков. Волновался я, как мальчишка.

Пока люди усаживались, переговаривались в ожидании начала собрания, я мысленно повторял слова, с которыми хотел обратиться к собравшимся. Вгляделся при тусклом свете керосиновой лампы в лица людей, вдруг приумолкших, насторожившихся пожилых мужчин, женщин, подростков. Председатель сельсовета рукой дал понять, что собранно начинается, пора кончать разговорчики.

Перед глазами вдруг поплыла картина, увиденная на Комендантском аэродроме. Беспомощные раненые бойцы, которых на носилках переносили из санитарной машины в транспортные самолеты. Отрешенные лица женщин без возраста: голод, болезни, холод превратили за каких-то два-три месяца красивых, полных жизни ленинградок в старух. Глаза ленинградских ребятишек, смотреть в которые не было сил: казалось, они вместили неизмеримую тяжесть страдания огромного города. Сердце переворачивалось при виде этих не по-детски серьезных и печальных глаз.

Я снова огляделся, пристально всматриваясь в лица сельчан, будто шкал среди собравшихся знакомых по довоенным временам. Не дождавшись, пока председатель сельсовета, грузный мужчина в шинели, встанет на своих костылях из-за стола, чтобы предоставить мне слово, заговорил, нарушив напряженную тишину.

Сами собой пришли нужные слова. Представившись как уполномоченный Военного совета Ленинградского фронта по воздушным перевозкам, я говорил о том, что видел на аэродромах, улицах, в домах блокадного Ленинграда. Говорил о беде, постигшей население и защитников города.

Передал просьбу Андрея Александровича Жданова как можно больше продуктов, мяса в первую очередь, перебрасывать в Ленинград по воздушной дороге. В Хвойной ждут продукты летчики транспортной авиации.

Двести тонн мяса - такова суточная норма перевозок, установленная Государственным Комитетом Обороны. И еще сказал Таиров, что самолеты, которые совершают ежедневно героические рейсы в Ленинград, были отозваны с фронтов, где каждая машина - на вес золота, и нельзя допустить, чтобы они улетали в Ленинград полупустыми. Это было бы преступлением перед ленинградцами, перед Родиной, которая в трудный для Ленинграда час без колебаний дала десятки самолетов во имя спасения города.

- Все, кто что может, - Таиров на мгновение прервал речь, посмотрел на примолкших сельчан, - везите, дорогие товарищи, на аэродром в Хвойную. Умирают оказавшиеся в кольце блокады люди, тысячами умирают героические защитники Ленинграда.

Произнес эти слова Таиров и перевел дух. А сам не сводит глаз с лиц собравшихся сельчан. Тишина. Все молчат. "Ну, - подумал он, - плохим ты оказался агитатором, Таиров". Но вдруг он заметил, что женщины, одна, другая, третья, не сговариваясь, утирают слезы. Значит, дошли до сердца его слова. А что не сразу откликнулись, оно и понятно.