Воздушные замки. Путь к разгадке - [35]

Молодое лицо, несмотря на бессонную ночь, отразило и зеркало, когда он поутру брился. Привыкнув к своей седине, Отавиу стал замечать, что, как ни странно, она молодила его, подчеркивая синеву глаз. Побритый, в светлом костюме, он выглядел хоть куда. И был готов просто бежать к Шику, чтобы узнать, какие он все-таки привез новости.

Прежде чем отправиться к Шику за новостями, Отавиу заглянул в сад. Он обожал цветы, а утром, сбрызнутые росой, они были вдвое прекраснее. Любуясь, он придирчиво выбирал самые красивые, срезал их, и ему все казалось мало. Наконец он и сам залюбовался своим букетом — букет полыхал, как... Отавиу не стал уточнять, как что. Но благоухал он, как рай. Отавиу написал еще и записку: «Поднялся утром с мыслью о тебе. Вспоминай обо мне и ты, по крайней мере, до тех пор, пока цветы не завянут». Вызвал посыльного и вручил ему букет и записку с адресом Гонсалы.

Мечты на крыльях надежды полетели по назначению, теперь оставалось удовлетворить нетерпеливое любопытство, и он поехал к Шику.

Но любопытство Отавиу только возросло, когда он увидел фотографии Бенедиту Ассумпссона и узнал в нем Тиао Алемау. Интересно, какие отношения связывали его с Евой? Наверняка хорошие. Но что было дальше? Зачем ему понадобилось менять имя? Какие тайны хранит его прошлое?

— Придется мне покопаться в его прошлом, — задумчиво потирая подбородок, сказал Шику, — и особенно пристально заняться тем временем, когда погибла сеньора Ева.

— Да уж, о Еве он знает больше, чем мы, — согласился Отавиу. — Но мне кажется, мы, наконец, вышли на верную дорогу.

После того как Отавиу ушел, Шику строго-настрого запретил матери и Лусии Элене говорить, кому бы то ни было, что он виделся с Отавиу, что он приходил к ним.

Женщины переглянулись, пожали плечами и пообещали держать язык за зубами.

— Тайны! Все тайны! — вздохнула Жудити.

И у нее была своя тайна — ей очень нравился Отавиу...

Глава 11

Как только Жанета вспоминала о Сан-Марино, комок обиды подкатывал у нее к горлу. Как он посмел так обойтись с ней?! Как смел, сказать ей такое? Как посмел ей отказать?

Много лет она не напоминала ему о себе, потому что и сама не хотела о нем помнить. Пока был жив Варгас, она и в самом деле забыла о его существовании. Да и потом много лет не вспоминала. Но когда оказалась в крайности, вспомнила и решила, что уж ему-то сам Бог велел помочь родной дочери. А он?! Она знала, что от него трудно ждать хорошего, но чтобы он до такой степени оказался бессердечным?!

Безвыходность положения усиливала гнев Жанеты против Сан-Марино. Она не привыкла быть одна, один на один справляться с житейскими трудностями, у нее всегда был тыл, за ее спиной был надежный человек, муж, опора, а потом, безуспешно ища себе новую опору, она всякий раз становилась жертвой — жертвой недобросовестности, эгоизма, бесчувственности. Но на этот раз она приготовилась защищаться. Нет, не защищаться, а защищать. Она приготовилась защищать свою дочь!

Если бы им не грозило выселение, она, возможно, и не стала бы добиваться грязных денег Сан-Марино, но когда их стали выселять, а ее брат Шику пошел работать к тому же Сан-Марино и отдал ей все заработанное, она подумала: а почему, собственно, он должен терпеть и выносить все это? Это ее жизнь, ее вина, ей и расплачиваться... Еще она подумала, что возьмет у Сан-Марино деньги взаймы и потом отдаст все до сентаво. Она не собиралась пользоваться чужими, недостойно нажитыми деньгами. Приняв решение, что деньги она возьмет только в долг, она почувствовала облегчение. И хотя ей было очень неприятно идти и просить, она все-таки пошла.

Сан-Марино презрительно поджал губы, увидев входящую Жанету. Он терпеть не мог женских слез и истерик, приготовился к очередной и не сомневался, что поставит на место обнаглевшую бабенку. Сколько можно ходить к нему и просить? Он ответил ясно и твердо, что ничего не желает знать!

— Ну, с чем пришла? — не слишком любезно осведомился он.

— С просьбой о кредите. Мне нужно... — И Жанета назвала сумму, которая не давала ей спать, которая, написанная огненными цифрами, плясала у нее перед глазами, стоило их закрыть, и которая вновь дала бы ей кров и заработок.

— Я уже сказал тебе, Жанета, — неприятно усмехаясь, сообщил Сан-Марино, — что не хочу иметь никакого отношения к твоим трудностям, что я не из тех, кого можно взять шантажом.

— Мне кажется, ты него-то не понял, — сердито сказала Жанета. — Я не прошу у тебя безвозмездно ни сентаво, я хочу взять у тебя деньги в долг.

— Долг, который никогда не будет погашен. — И Сан-Марино опять неприятно усмехнулся.

Увидев недобрую усмешку Сан-Марино, Жанета усмехнулась так же недобро.

Ее терпению, ее смирению пришел конец. Ей надоело выпрашивать то, что этот человек должен был, обязан был дать. Он должен был предложить ей то, что она у него просила. Она гордо вскинула голову и отчетливо выговорила:

— Ты оскорбил и унизил не меня, — сказала она, — ты оскорбил и унизил собственную дочь, девочку, в чьих жилах течет твоя кровь! Ты недостоин такой дочери, но она достойна лучшей участи, поэтому я подаю в суд, требую анализа на ДНК, а моя Жуана получает твое имя и становится законной наследницей твоего имущества наравне с двумя твоими сыновьями!