Воздушные шарики запрещены - [11]
Ее икры и лодыжки покрылись гусиной кожей. Настоящее лето все-таки еще не началось, хотя на площадке для кемпинга за нашими спинами уже расположились немецкие туристы.
Ей хочется знать, что, по моему мнению, было такого ужасного в этой табличке. Ну как, говорю я, ведь молодые люди, чья жизнь протекала там, в этом элегантном доме, вынуждены были изо дня в день сталкиваться с этой табличкой, с напоминанием, вызывавшим исключительно негативные эмоции, неважно, возвращались они домой или отправлялись куда-то.
Но ведь если бы они восприняли надпись на табличке буквально, задумчиво произносит она, они же в принципе не смогли бы ничего. Ни войти, ни выйти. Да, интересно подмечено, отвечаю я.
Мы поужинали с родителями Анники в «Гранд Отеле»
и теперь стоим в фойе, ждем, пока теще принесут ее огромный черный плащ, который она сдала на хранение. Еда была превосходная, четыре блюда с подобранными к ним сортами вин. Это тесть всех нас пригласил. Хотел отпраздновать с нами получение в банке своих пенсионных накоплений, заработанных на государственной службе.
Это был щедрый жест, ничего не скажешь, мы вчетвером наели почти на две тысячи триста крон, и все-таки я готов утверждать, что был слегка разочарован. Конечно, кому – суп жидкий, а кому – жемчуг мелкий, но с таким-то жемчугом, как у него – у него было миллиона, кажется, на два – он мог бы организовать нам супчик и погуще.
Я предложил Аннике осторожно прозондировать почву на предмет того, не возьмет ли он на себя часть расходов по навесу для машины, который мы решили построить. Я сказал, что для начала мы могли бы назвать это «взять в долг». Но она не особо загорелась моей идеей. Я просто подумал, что ты могла хотя бы спросить, сказал я. Все равно нам рано или поздно придется где-то раздобывать эту сумму, а ты у папы как-никак единственная дочь, братьев-сестер у тебя нет. Не думаю, что это для него проблематично.
Она согласилась подумать.
Мы вышли из ресторана и стоим на ступеньках, готовые попрощаться друг с другом, и тут кривая моего настроения начинает резко идти вниз. Поскольку я замечаю Ольгу. И она не одна. Она идет в компании Торстена, они о чем-то доверительно и довольно эмоционально разговаривают. У меня такое впечатление, что они идут со стороны станции. То есть, иными словами, они куда-то ездили вместе на поезде, а это уже слишком.
Да, почему бы не встретиться,
отвечаю я, возможно, слишком уж лаконично. Это Ольга. Прислала мне эсэмэску. Хочет увидеться. Чем раньше, тем лучше. Она хочет обсудить со мной что-то важное.
Вообще-то мне срочно нужно дописать доклад для Северного общества. В Дании ты как на ладони, так звучит название моей презентации, которую я сейчас делаю в PowerPoint. Я как раз рассматривал карту Дании, на которой наша маленькая страна изображена со всей той водой, которой мы окружены. Мы нация мореплавателей, пишу я, но тут же вычеркиваю написанное, потому что одна из задач – не заплутать во второстепенных деталях и не растекаться мыслью по древу.
Итак: в Дании ты как на ладони. 1) Где бы ты ни был, от побережья тебя отделяет не больше 45 км, и 2) у нас больше нет бескрайних лесов, где ты мог бы укрыться. Куда бы ты ни забрел, рано или поздно натолкнешься на школьников с бутербродами под предводительством учителя или на хозяина собаки, который пришел сюда… – ну разумеется, погулять с собакой. Да, и кстати, как насчет животных: дикой природы? О ней ты можешь забыть. Нет у нас ни медведей, ни китов. Несколько лет назад был лось, да и тот заплыл к нам из Швеции. Пожалуй, и все. Воробьи имеются, белки и ежики – вот и весь перечень.
Интересно, каким зверем была бы Ольга, если бы была животным?
Что-то с ней не так,
думаю я, открывая тяжелую синюю дверь. И, когда она заходит внутрь и поворачивается ко мне, я вижу, что не ошибся.
Она чем-то опечалена. Да, такой у нее вид. Но я не совсем понимаю, с чего взяться этой печали, ведь она всего пару дней назад шла по улице в компании Торстена чуть ли не в припрыжку.
Как твои дела? – спрашиваю я. Она качает головой и садится на диван. Говорит, что у ее мамы совсем плохо со здоровьем. Я спрашиваю, не ездила ли она на днях на поезде. Просто хотелось бы знать. Она смотрит на меня растерянно. Говорит, что не совсем понимает, что я имею в виду. Я говорю, что видел ее на днях возле станции. Она была с Торстеном, если я, конечно, не ошибаюсь, добавляю я. Она улыбается и вытирает слезу. Объясняет, что это произошло только потому, что они оба входят в состав комитета, организующего фестиваль в Мальмё[6]. Они занимаются этим уже довольно долгое время, и ей кажется, что нельзя отказаться сейчас, когда до фестиваля осталось всего два месяца. Остальные рассчитывают на меня, говорит она. В каком-то смысле я тебя хорошо понимаю, отвечаю я, но и знать, кто на чьей стороне, тоже очень важно, чтобы можно было выбрать в случае необходимости. Выбор – важная штука.
Она со мной согласна. Еще она говорит, что на самом деле не так уж он и важен, этот фестиваль. Все равно он стал слишком коммерциализированным. Теперь моя очередь соглашаться. Я сам был на нем пару раз с Анникой и детьми. Организаторы никак не могут определиться, ради чего они его проводят. Там и надувные игровые площадки для детей, и музыка для молодежи на центральной площади, и дегустации для людей постарше. Но что касается собственно самобытности, ее придется долго искать. Ольга улыбается и говорит, что она в любом случае думала выйти из комитета в середине августа, когда все закончится, поэтому с тем же успехом может сделать это и сейчас. Я говорю, что не нужно делать этого из-за меня, но я прекрасно ее понимаю.
