Воздушные бойцы - [16]

На подходе к сопке японцы открыли сильный заградительный зенитный огонь. Запахло взрывчаткой. Дым от разорвавшихся зенитных снарядов проникал в открытые кабины летчиков. Наши медлительные бомбовозы неспешно ползли между дымными шапками разрывов. Но снаряды зениток — это не утиная дробь… Вспоминая те боевые вылеты, я теперь понимаю, что боевая подготовка японских зенитчиков была не слишком высока. Тяжелые ТБ-ЗРН маневрировали очень ограниченно, тем не менее до цели мы дошли без потерь. По сигналу ведущего бомбардировщики сбросили бомбы. Снизу, с земли, вверх поднялись коричневые столбы, которые, рассыпаясь, закрыли японские позиции пылью. Противник был накрыт и понес серьезные потери. Летели мы без сопровождения истребителей — японских самолетов в воздухе не оказалось. После бомбардировки огонь зениток ослаб, очевидно, под нашими бомбами японским зенитчикам стало не до стрельбы. Левым разворотом мы уходили от цели.

К вечеру того же дня мы узнали об успешном наступлении наших войск в долине Посьет. Вскоре японские войска были разгромлены, наша территория у противника отбита. Но в последующие дни мы еще продолжали помогать сухопутным войскам, которые, изгнав японцев с нашей территории, оказались на время отрезанными из-за дождей. Все дороги и подъездные пути в район боевых действий [39] были размыты, сообщение прервано, и основное снабжение всем необходимым осуществлялось по воздуху. Наши тяжелые бомбардировщики превратились в военно-транспортные самолеты. Сбрасывая боеприпасы и продукты, мы видели, как солдаты жестами благодарили нас, прыгали, бросали вверх пилотки.

Бои в районе озера Хасан были предвестниками жестоких военных бурь. В скором времени военные столкновения с японцами вылились в крупное сражение в Монголии на реке Халхин-Гол. Я не участвовал в этих боях, но, как многие авиаторы, с напряженным вниманием следил за ходом борьбы. Особенно интересовало все, что касалось авиации.

В 1939 году в Чите мне пришлось присутствовать на похоронах моего земляка известного военного летчика В. Рахова, погибшего в боях у реки Халхин-Гол. Во время этого печального события я поближе познакомился с группой боевых летчиков, которых возглавлял один из первых в нашей стране дважды Героев Советского Союза майор С. П. Грицевец. С. П. Грицевец много рассказывал о тактических приемах воздушного боя, применяемых японцами, об особенностях наших и японских истребителей. Многое запомнилось и впоследствии нашло применение в боях. Все это я говорю для того, чтобы в самых общих чертах напомнить современному читателю обстановку последних предвоенных лет, которая хоть и не затрагивала мирной жизни основной массы населения страны, но для нас, военных, вовсе не была безмятежной.

Продолжая рассказ о жизни на Дальнем Востоке, я должен возвратиться к событиям куда менее значительным, однако имевшим для меня огромное значение. Как я уже говорил, я летал на бомбардировщике борттехником. Но, откровенно говоря, не это было моей мечтой. Как и раньше, меня привлекала работа летчика, и я чувствовал, что мне предстоит сделать решительный шаг. Полеты на ТБ-ЗРН только разожгли мою страсть.

Командиры кораблей нередко в длительных и спокойных полетах давали мне наглядные уроки по управлению машиной. Самое сложное — овладеть техникой посадки. ТБ-ЗРН был так устроен, что посадить его можно было совместными усилиями двух летчиков и борттехника. Конечно, сажал командир. Но при этом правый летчик выполнял определенные функции, помогая ему, а я, располагаясь при посадках между обоими пилотами, по приказу командира двигал рычаги, управляющие стабилизатором. Работа была нехитрая, но, совершая десятки посадок, я в деталях запомнил [40] все, что делает командир. И однажды, набравшись смелости, сказал ему, что хочу попробовать посадить машину,

Командир корабля сказал: «Давай». Я даже опешил: как это «давай»?! Так просто?! «Сажай! — сказал командир, освобождая мне место левого пилота. — Ну! Заходи и сажай!» И сам при этом сел на место правого пилота.

Как это ни покажется странным, но такая тихоходная громадина, как ТБ-3, управлялась довольно просто. А я столько раз в деталях фиксировал все элементы захода на посадку, что выполнить ее не представило большого труда. Более того: на свое счастье я посадил бомбардировщик с такой безукоризненной четкостью, что поначалу в эскадрилье никто не хотел верить в то, что посадку произвел борттехник. И вместо разноса и других более крупных неприятностей, которых можно было бы ожидать от этой самодеятельности, я неожиданно на некоторое время попал в центр внимания. Конечно, допусти я какой-нибудь промах при посадке, никакой демократизм наших внутригарнизонных отношений не спас бы ни меня, ни командира корабля от сурового наказания. Но все обошлось на редкость благополучно.

Зато после этого я был допущен к полетам на самолете Р-5. При нашей авиационной бригаде существовал тренировочный авиаотряд, и вот в этом отряде мне дали несколько вывозных полетов на Р-5, после чего я стал летать на Р-5. Я открыл в себе свойство, знакомое многим летчикам: я был способен чувствовать машину в полете, поэтому серьезных проблем с освоением самолета ни тогда, ни в последующие времена у меня не возникало.