Воздаяние - [31]

 Как же тропу найти —

 сразу утратил след.

 Но светит мне на пути,

 Господи, твой свет…

— Решил разбудить вас, мессир Кьяндарони, — усмехнулся он, заметив Альбино на балконе, — спать на закат нездорово. Но вас, как я посмотрю, совсем сморило. С чего бы?

Альбино и вправду чувствовал себя совсем разбитым. Вернувшись из Ашано, он еле добрел до постели, и уснул, едва опустив голову на подушку: сказались и бессонная ночь и пережитое беспокойство. Но сейчас, глядя на идиллический пейзаж у конюшни, на Франческо, любующегося великолепным выигранным седлом, на розовый закат цвета цветущего весеннего миндаля, на сохнущее белье и курлыкающих на подоконниках голубей, на всю безмятежную жизнь городского предместья, Альбино почувствовал, что подлинно успокоился. Более того, ему захотелось поговорить с Франческо, уточнить то, что осталось непонятым. Он вышел в коридор и по внутренней лестнице спустился во двор.

Фантони угощал жеребца сахаром.

— Мессир Франческо, вы тоже думаете, — спросил Альбино, опершись на ворота конюшенного двора, — что случившееся в Ашано — несчастный случай?

Фантони, поглаживая по гриве коня, усмехнулся.

— Вы не хуже моего слыхали, что сказал мессир Петруччи. «Нелепая гибель». Кто я, чтобы оспаривать мнение главы синьории, нашего возлюбленного капитана народа, опору сиенцев, их любовь и надежду?

Альбино видел, что Франческо несерьёзен, и все произошедшее его скорее забавляет, чем пугает. Он и сам хотел бы смотреть на случившееся в Ашано так же легко, да не мог.

— Но сами вы считаете, как и он?

Лицо Альбино, бледное и утомленное, видимо, вызвало жалость Сверчка. Он не стал острить и, вздохнув, обстоятельно ответил:

— Случившееся в Ашано, мессир Кьяндарони, поразительно напоминает имевшее место в Сан-Джиминьяно. Сутолока скачек, ярмарочная толчея, танцы до упаду, бестолковые шатания публики, артисты, шуты и жонглеры, трепотня гостей и трескотня фейерверка. Где тут что заметить? Но я не думаю, чтобы кто-то имел умысел убить Грифоли.

— Но мне показалось, что начальник охраны мессира Марескотти и его люди не очень расположены к вам…

— Вам ничуть не показалось, — кивнул Франческо, — Никколо Монтичано — мой соперник на скачках, покойник Грифоли хотел понравиться синьорине Четоне, хоть это была и глупость с его стороны, нечего рубить сук не по себе, Паоло Сильвестри и Карло Донати — просто недалекие ребята, которым не нравится, что кому-то оказывается предпочтение перед ними. Но, во-первых, всё это не повод для убийства, а, во-вторых, не меня же нашли мёртвым. Смерть Пьетро Грифоли никому не нужна.

— Однако ведь подеста сказал, что многие хотели бы отомстить мессиру Марескотти и его людям.

— Безусловно, но что из этого? Его милость мессир Корсиньяно дал ведь понять, что мессир Марескотти — не Авель кроткий, и он, подеста, явно не собирается быть сторожем своему братцу во Христе, стало быть, мессир Фабио должен сам о себе позаботиться. Вот и пусть заботится. Нам-то с вами что до этого, помилуйте? Если кто-то сводит счеты с людьми Марескотти — я первый скажу, что он делает это превосходно, комар носа не подточит, но едва ли… Подобные вещи — выше человеческих возможностей. При этом, — Франческо на мгновение опустил голову, потом поднял её и прищурился, — Марио рассказал, что вы пытались вытащить меня из шатра венецианцев. Зачем? Боялись, что простужусь? Так ведь я, каким бы ни был пьяным, всегда предпочитаю отсыпаться на соломе. Чего же испугались?

Альбино растерялся, но решил, что лгать глупо.

— Вы же не могли не видеть, как на вас смотрели люди Марескотти! Они затевали что-то мерзкое, да и у колодца, как сказал Монтичано, они собрались именно затем, чтобы устроить вам каверзу. А вы преспокойно выпиваете бутылку и беспечно отсыпаетесь на виду у всех!

Франческо покачал головой и, усмехнувшись, иронично пробормотал:

— О, милосердный самаритянин… Не скудеет земля добротой. Это вы, стало быть, обо мне беспокоились… — он снова улыбнулся. — Ну что же, спасибо.

— Но скажите, Франческо… — Альбино замялся, но все же спросил, — вы… вы так талантливы, так удачливы, вас любят девицы и вам завидуют мужчины. Зачем… зачем же вы тогда так много пьёте?

Фантони ошеломлённо уставился на него и несколько мгновений моргал. Потом, словно придя в себя, задумчиво растолковал:

— Что за жизнь без вина? Оно сотворено на веселье людям. Это отрада сердцу и утешение душе, в вине тоска ищет облегчения, малодушие — храбрости, нерешительность — уверенности, печаль — радости, глоток горячего вина — лучший плащ, от неразбавленного вина проходят грусть и морщины на лбу, намерения становятся искренними, что так редко в наш век, ибо вино уничтожает всякую фальшь. Пригубить бокал вина — значит ощутить на губах каплю из реки времени.

Альбино вздохнул, выслушав этот шутовской панегирик Фантони. Было заметно, что тот смеется, и нелепо было вразумлять его.

— Вы же сопьетесь, — обронил он печально.

   Гаер же, на ходу перефразируя Горация, откликнулся:

  Ты гадать перестань, Левконоя, нам знать наперед не дозволено,

   Какой ждет нас конец и брось исчисления таблиц Вавилонских…

   Будь мудра, вина цеди, долгой надежды нить кратким сроком урежь,