Воздаяние храбрости - [11]

А сейчас она уехала так далеко, что до нее было не докричаться, не доскакать. Даже письмо он не сумел бы отправить, потому что не знал, в какой части России от Владикавказа до Петербурга находится нынче его жена.

Софья обещала вернуться к концу лета и взяла обещание с мужа, что он будет ждать ее в августе в Горячеводске. Что возьмет у Алексея Петровича отпуск хотя бы на две недели, будет отдыхать, пить воду, даст отдых своим истерзанным легким. Валериан обещал, но, когда подошел назначенный срок отъезда, вдруг замешкался. Он не мог представить – с какими словами обратится к Ермолову, как скажет командующему, что один из его генералов просит отпуск в такое сложное время. «Была бы здесь Софья или хотя бы Новицкий, – подумал Валериан с какой-то тоскливой злобой. – Они бы помогли подыскать слова и составить нужные фразы». Сам он научился только звать и приказывать. Просить же, тем более за себя, непослушный язык отказывал напрочь.

Но Ермолов отослал его сам. На совете, в середине доклада о размещении войск у спорных мест Талышинского ханства, Мадатов вдруг схватился за грудь и страшно, надрывно закашлял. Приступ до того его обессилил, что он даже позволил дежурному адъютанту увести себя через приемную и уложить на диван в одной из курительных комнат…

– Ваше сиятельство, – негромко окликнул его Василий. – Балочка наша. Пора бы возвращаться.

На дне неглубокой и неширокой расщелины журчал и подпрыгивал на невысоких ступеньках веселый ручей. Туда они и сводили коней по очереди. Пока один спускался, другой наверху караулил, оглядывал широкую, плоскую степь, где взгляд мог остановиться, лишь зацепившись за черную точку, что обозначила бы неопытного врага.

Солнце показывало, что утреннее прохладное время закончилось. Начиналась сухая дневная жара, и следовало скорей возвращаться в город. Валериан с неудовольствием обернулся посмотреть на синие конусы Бешту и ее четырех сестер. И тут же перевел взгляд, направив его вперед, за степь, где высились горы главного хребта Кавказа. Один вид их белых вершин, казалось, освежал неподвижный тяжелый воздух. Эльбрус Мадатов видел отчетливо, зрение его еще не слабело, а рядом с высочайшим пунктом угадывал Ушбу, Дыхтау, Тетнульд. Несколько черточек плавали в небе, изрядно выгоревшем за лето. Валериан и хотел бы проследить путь степных орлов, но опустил глаза ниже, выглядывая тех хищников, что хоронились в высокой, густой траве.

Поднялся Василий из балки, и они повернули к городу, уже не торопя, не понукая подуставших коней.

В городе Валериан соскочил с седла, передал поводья вороного Василию, а сам скорым шагом пошел к Елизаветинскому источнику. Дважды в день он поднимался по главной улице к площадке, устроенной рядом с колодцем. Ровным темпом, не замедляясь, не ускоряясь, он проходил аллеей невысоких и редких лип, подстриженных коротко и безобразно. Он не торопился и был скорее задумчив, чем устремлен к цели, но легко, без труда обгонял группки отдыхающих и больных, двигавшихся в одном с ним направлении. Узнававшие его офицеры вытягивались и козыряли, несмотря на то что генерал был не в мундире. Валериан слегка кивал на ходу, отличая знакомые лица. Один раз, впрочем, остановился обменяться несколькими словами с майором, тяжело опиравшимся на суковатую трость, вырезанную из кизила каким-нибудь батальонным умельцем.

С этим Овечкиным, тогда еще штабс-капитаном, он встретился впервые шесть лет назад. Тот несколько дней с одной только ротой удерживал Чирагскую крепость[15]против тысячных толп, посланных Сурхай-ханом, властителем Казикумуха. Мадатов же, узнав о бедственном положении гарнизона, повел часть своего отряда через высокие перевалы, по снежникам и ледникам, и подошел вовремя. Услышав о его приближении, горцы сняли осаду и отступили. Валериан спас жизни более сотни русских солдат, а штабс-капитан Овечкин, трижды раненный, сохранил важный опорный пункт.

Теперь офицер, уже дважды повышенный в чине, с белым крестиком Георгия на выцветшем мундире, командовал батальоном в том же самом Грузинском полку. В Горячеводск же приехал, как и Мадатов, «попить водички», подлечить старые раны. Особенно ему докучала пуля, вырвавшая изрядный кусок мяса из голени.

– Ездить-то еще ничего, терпимо. Но в горах же ходить надобно. А какой же я командир, ежели от солдат отстаю?

Мадатов молча кивнул. Ему нравился этот майор, подсушенный горными склонами и степным солнцем, весь, казалось, свитый из жил. Молодые франтоватые офицеры и приезжие штатские, носившие отвратительные круглые шляпы, проходя мимо, оглядывали Овечкина едва ли не с пренебрежением, но Валериан знал, чего на самом деле стоят эти ветераны, заработавшие за десятилетия службы только боль в простреленном теле. Ему бы в каждый батальон такого Овечкина, и хотя бы на половину рот, и тогда бы он со спокойным сердцем встретил скопище, что приведет из Тебриза Аббас-Мирза.

– А что, ваше сиятельство, – спросил Овечкин, словно подслушав генеральские мысли, – будет войско с персами или нет? Нас сейчас к самому Тифлису уже отвели. До реки Аракс путь ой как не близкий.