Войны распавшейся империи. От Горбачева до Путина - [10]

.)». Даже по стилю бишкекские бордели напоминают тайские: клиент сидит за чашкой кофе в кресле, выбирая среди танцующих перед ним полуголых красавиц.

Работающие в регионе иностранцы по достоинству оценили преимущество местной жизни. Знакомый итальянец, сотрудник одной из международных миссий, почти плакал, уезжая из Бишкека. «Великолепные, почти дармовые рестораны, обилие готовых на все красивейших женщин — это не жизнь, а рай! А в моем чертовом Милане проститутка на полчаса сто евро стоит. О мадонна, зачем ты меня заставляешь возвращаться в эту глупую Италию!»

В отличие от иностранцев, местные женщины идут на все, чтобы вырваться из этого «рая». Мечта почти любой из них — найти зарубежного «принца». И здесь, опять же, славянки имеют существенные преимущества перед девушками коренных народов Средней Азии: американцы и европейцы женятся на них, как правило, более охотно.

Моя местная приятельница Вероника, 30-летняя мать-одиночка с двумя детьми, нашла через брачное агентство 50-летнего бизнесмена из Нью-Йорка Джона, мечтавшего жениться на русской женщине. Для великодушного американца чужие дети не были препятствием, и он «готов был заботиться о них, как о своих собственных». Для моей подруги, пытавшейся прожить со своими детьми на зарплату в сто долларов, упускать такой шанс было просто преступно. На пути к счастью потенциальных молодоженов было несколько существенных препятствий: Вероника совершенно не знала английского, за границей не бывала ни разу и слабо представляла себе, о чем вообще можно разговаривать с иностранцем.

И тут ее осенило. Из Америки трудно определить, кто именно пишет письма. Так почему бы не перепоручить переписку человеку, жившему в США и хорошо знающему эту страну, то есть мне? Я принял предложение Вероники и начал от ее имени общаться по Интернету с заокеанским собеседником (в присутствии Вероники). С Джоном мы нашли общий язык сразу. Узнав, что я горнолыжник (то есть горнолыжница), он тут же написал мне (то есть Веронике), что тоже обожает горы и у него есть дача в Аппалачах с собственным подъемником. Заботливый американец очень надеялся, что «моим» детям понравится кататься в этом необычном для них месте.

Джон писал Веронике ежедневно. Он с юмором описывал свои будни, и скоро мне начало казаться, что я знаю его всю жизнь. Но потом в этой истории наступила неожиданная развязка. Я уехал в отпуск на родину Джона, а Вероника стала переписываться с ним с помощью компьютерного переводчика. Через две недели терпение американца лопнуло: «Я написал вам десять больших писем, а вы мне лишь две короткие отписки. Я думаю, что мы не подходим друг другу. Счастливо вам!»

После «облома» с Джоном Вероника через посредническую фирму нашла работу стриптизершей в Китае. Я было упрекнул ее в безнравственности, но получил решительный отпор: «Тебе легко осуждать людей и быть таким белым и пушистым со своей западной зарплатой и квартирой в Москве. А я, чтобы мои дети с голоду не подохли, на что угодно пойду! Между прочим, я такая же, как ты, русская, просто мне не повезло родиться в нужном месте и в нужное время».

Глава V. Журналисты на войне

Репортеры, постоянно работающие в горячих точках, — люди не совсем обычные. Их, условно, можно разбить на три группы.

Первая, и, пожалуй, наиболее многочисленная, — это те, кто приехал на войну ради больших денег. Так, российский стрингер, работавший на западные СМИ в зонах конфликтов бывшего СССР, мог заработать в день более 200 долларов США.

Немаловажный мотив для поездки в горячую точку — желание прославить свое имя в журналистике. Нередко журналисты получали мировую (или, по крайней мере, всероссийскую) известность, передав всего лишь один репортаж.

И наконец, в горячие точки нередко ездили люди с ярко выраженной авантюристической жилкой, которые чувствуют себя неуютно в мирной жизни.

Многие «ветераны горячих точек» принадлежат к «смешанному» типу, и у них присутствует как минимум два из перечисленных выше мотивов, подталкивающих их к постоянным поездкам в зоны конфликта.

Заранее предвижу возражения, что можно выделить в отдельную категорию журналистов, едущих в зону конфликта лишь для того, чтобы помочь оказавшимся в беде людям. Увы, в действительности таких среди представителей СМИ — лишь ничтожное меньшинство. Подобные люди довольно часто встречаются в различных гуманитарных организациях, но очень редко среди репортеров.

Пожалуй, наиболее необычны те журналисты, которых можно условно отнести к категории авантюристов (пусть и в хорошем значении этого слова).

— Вначале я ездил на войну просто по долгу службы, но постепенно такие поездки превратились для меня в своеобразный наркотик. Если я долго оставался в Москве, то начинал себя чувствовать неуютно, нервно, — делится со мной один из журналистов — ветеранов чеченских войн.

Ярким примером таких людей был мой друг, японский политолог Ютака Акино, с которым мы вместе работали на разных войнах распавшегося Союза. Ютака признавался мне, что японская жизнь для него «слишком размеренна». По-настоящему же счастливым он чувствует себя лишь в тех местах, где испытывает трудности и лишения. Как-то в Токио мы зашли в синтоисткий храм, где полагалось загадывать желание. Мой друг загадал, чтобы в следующем году у него было «десять трудностей и восемь несчастий».