Войны античного мира: Македонский гамбит. - [8]
Еще одним нововведением было решительное сокращение размеров обоза, следующего за армией, и уменьшение числа обозных. Филипп запретил пехотинцам использовать колесный транспорт; на десять солдат полагался всего один носильщик — для переноски веревок и ручных мельниц для зерна. Все остальное снаряжение, доспехи и припасы на тридцать дней каждый пехотинец должен был нести на себе. Всадникам разрешили иметь по одному конюху на человека.
И последнее — last but not the least, как говорят англичане. Филипп начал широко использовать технику — тараны, катапульты, баллисты, осадные башни и пр. Он привлек в Македонию сицилийских и фессалийских изобретателей, прославленных своими познаниями в военной технике. Вдобавок, с его легкой руки в македонском войске появилась разведка; у греков разведки как таковой практически не существовало, из-за чего враждующие стороны частенько подходили друг к другу незамеченными. Македонцы же активно (пусть и не всегда удачно — примером чему явилось маневрирование перед битвой при Иссе) использовали разведку — и на марше, и перед сражениями.
Иными словами, новая македонская армия представляла собой военную машину, объединяющую три рода войск — пехоту, кавалерию и артиллерию; регулярное применение осадной техники позволяет говорить и о прообразе инженерных войск. Причем эта необычайно сложная для того времени структура отличалась четкой организацией и отличной «проходимостью управляющего сигнала». Неудивительно, что македонская армия так долго не знала поражений.
Эмблемы на македонских щитах.
Со своими главными противниками победитель обошелся по-разному. Фивам было вменено в обязанность вернуть изгнанников, которые должны были образовать новый совет беотархов (этот совет отправил прежних правителей Беотии в изгнание или приговорил к смерти). Беотийский союз прекратил свое существование, города получили самостоятельность — и вместе с нею олигархическое правление; были восстановлены городские общины Платей, Орхомена и Феспий; область Оропа, захваченную фиванцами у афинян двадцать лет назад, вернули Афинам; македонский гарнизон занял Кадмею — фиванский акрополь. Еще фиванцы потеряли представительство в совете амфиктионов. Что же касается Афин, для них условия оказались значительно легче, чем можно было ожидать. Город сохранял независимость, флот и основные клерухии (колонии) на Лемносе, Имбросе, Скиросе и Самосе, зато отказывался от притязаний на Херсонес Фракийский; Афинский морской союз[16] распускался, и Афины становились членами панэллинского союза с Филиппом во главе.
Нельзя не обратить внимание на то, сколь милостиво (это, пожалуй, самое точное слово) относился Филипп к Афинам; впоследствии подобное отношение к «городу смутьянов» будет характерно и для Александра. Когда в Афинах узнали об исходе битве при Херонее, город охватила паника: спешно созванное народное собрание постановило перевезти женщин и детей из окрестных поселений внутрь городских стен, многие зажиточные люди, наоборот, покидали город, оратор Гиперид предложил дать свободу рабам, а иноземцам даровать афинское гражданство, «чтобы все в полном единодушии сражались за отечество». Ремесленники не покладая рук чинили стены, другие горожане углубляли крепостные рвы, — нападение Филиппа на город ожидалось в любой момент. Но македонский царь не пошел на Афины. Причина этого, вероятнее всего, заключалась в том, что для всякого эллина Афины были символом Эллады, и покорить их силой означало признать свою принадлежность к варварам (именно варвары-персы захватили и разрушили город в 480–479 гг. до н. э.; спартанцы же, осаждавшие город во время Пелопоннесской войны, ограничились тем, что срыли Длинные стены). А поскольку Филипп, как говорилось выше, считал себя истинным эллином — и подчеркивал это при каждом удобном случае, — самая мысль о захвате Афин должна была казаться ему святотатством: одно дело — воевать с Афинами вне пределов Аттики и совсем другое — штурмовать легендарный город. Так или иначе, Афины почти не пострадали за свое упрямство.
Когда в собрании объявили об условиях мира с Филиппом, город возликовал. Тут же было решено оказать божественные почести Филиппу; самому царю, его сыну Александру и македонским полководцам Пармениону и Антипатру было даровано афинское гражданство, еще постановили воздвигнуть на агоре статую Филиппа-благодетеля. Против Демосфена как главного зачинщика антимакедонских выступлений едва ли не ежедневно возбуждались судебные разбирательства; позднее он так говорил об этом: «И… объединились люди, поставившие себе целью вредить мне, и стали против меня вносить письменные обвинения, требования отчетов… вообще все такого рода меры… Вы, конечно, знаете и помните, что первое время я привлекался к суду ежедневно, и тогда у этих людей не осталось неиспытанным против меня ни одно средство…» («За Ктесифонта о венке»).
А Филипп тем временем пересек Аттику и вступил в пределы Пелопоннеса. Появление македонской армии устрашило все полисы, за исключением Спарты; царь даровал мир Коринфу, Мегаре и другим недавним противникам — при условии, что в ряде городов Пелопоннеса встанут македонские гарнизоны. Кроме того, он определил границы Спарты с Аргосом, Мегалополем, Тегеей и Мессеной, в результате чего важнейшие дороги на полуостров оказались под присмотром тех, кто к спартанцам относился недружелюбно и на кого поэтому Филипп мог в известной степени положиться.
