Война золотом - [8]
— Прощай, Болгария. Прощай, страна родная. Прощай, Генчо.
— Бу-у-у-у!.. — донеслось совсем близко.
Он узнал Георгия Премякова, который умел хорошо подражать голосу волка.
— Иди. Я здесь, — крикнул он слабым голосом, чувствуя как исходит кровью. — Чтоб вам оставить меня здесь лежать при дороге, — шептал он, вновь сладостно закрывая глаза.
Сильные руки подняли его и повели. Цепкие лапы кустарника хватали его за лицо и плечи.
— Санитаров, — слышал он во мгле, которая осветилась искрами золотого света.
И уже надолго глухая шапка молчания упала ему на голову.
Задача № 1
(составить ряд слов).
Требуется составить ряд слов, чтобы получить:
1) Сильный мира сего.
2) Ненадежное место почвы.
3) Город СССР.
4) Союз двух людей разного пола.
5) Певец.
6) Радио принадлежность.
7) Орудие речи.
8) Город Италии.
9) Провинция Италии.
2) Священная книга.
4) Мир современности.
5) Ангел Мира (политическое лицо Франции).
10) Часть вулкана.
11) Дурак (дать второе сочетание).
12) Мистик.
13) Музыкальный инструмент.
14) Питатель животного организма.
15) Река в СССР.
16) Половой признак.
17) Физическая единица.
Первым пяти, приславшим правильное решение, высылаются из каталога издательства «Московское Товарищество Писателей» (Москва, В, Полянка, д. 12) по одной книге бесплатно. Первым сроком посылки решений будет считаться 25 ноября. День приема на почте (почтовый штемпель) — считается днем посылки.
-
А. С. ГРИН — Фанданго.
(Рассказ).
Рисунки худ. Гольштейн.
Настоящий рассказ есть, конечно, фантастический, в котором личный и чужой опыт 1920—22 гг., в Петрограде выражен основным мотивом этого произведения: мелодией испанского танца «Фанданго», представляющею, по скромному мнению автора, высшее (популярное) утверждение музыки, силы и торжества жизни.
Автор.
I.
Зимой, когда от холода тускнеет лицо и, засунув руки в рукава, дико бегает по комнате человек, взглядывая на холодную печь, — хорошо думать о лете, потому что летом тепло.
Мне представилось зажигательное стекло и солнце над головой. Допустим, это — июль. Острая ослепительная точка, пойманная блистающей чечевицей, дымится на конце подставленной папиросы. Жара. Надо расстегнуть воротник, вытереть мокрую шею, лоб, выпить стакан воды. Однако, далеко до весны, и тропический узор замороженного окна бессмысленно расстилает прозрачный пальмовый лист.
Закоченев, дрожа, я не мог решиться выйти, хотя это было совершенно необходимо. Я не люблю снег, мороз, лед, — эскимосские радости чужды моему сердцу. Главнее же всего этого, — мои одежда и обувь были совсем плохи. Старое летнее пальто, старая шляпа, сапоги с проношенными подошвами, лишь этим я мог противостоять декабрю и двадцати семи градусам.
С. Т. поручил мне купить у художника Брока картину Горшкова; со стороны С. Т. это было добродушным подарком, так как картину он мог купить сам. Жалея меня, С. Т. хотел вручить мне комиссионные. Об этом я размышлял теперь, насвистывая Фанданго.
В те времена я не гнушался никаким заработком. Эту небольшую картину открыл я, зайдя неделю назад к Броку за некоторым имуществом, так как недавно занимал ту же комнату, которую теперь занимал он. Я не любил Горшкова, как не любят пожатия холодной, потной и вялой руки, но, зная, что для С. Т. важно — «Кто», а не «Что» — сказал о находке. Я прибавил также, что не уверен в законности приобретения картины Броком.
С. Т. грузный, в халате, задумчиво скребя бороду, зевнул, сказав: — «Так, так»… — и стал барабанить по столу красными пальцами. В это время я пил у него настоящий китайский чай, ел ветчину, хлеб с маслом, яйца, был голоден, неловок, говорил с набитым ртом.
С. Т. помешал в стакане резной, золоченой ложечкой, поднял ее, схлебнул и сказал:
— Вы, это, ее сторгуйте. Пятнадцать процентов дам, а что меньше двухсот, — ваше.
Я называю деньги их настоящим именем, так как мне теперь было бы трудно высчитать, какая цепь нолей ставилась тогда после двухсот.
В то время тридцать золотых рублей, по ощущению жизни, равнялись нынешней тысяче. Держа в кармане тридцать рублей, каждый понимал, что — «человек — это звучит гордо». Они весили пятнадцать пудов хлеба, — полгода жизни. Но я мог еще выторговать ниже двухсот и заработать, таким образом, больше чем тридцать рублей.
Я получил толчок к действию, заглянул в шкапчик, где стояли пустые кастрюли, сковорода и горшок (я жил Робинзоном). Они пахли голодом. Было немного рыжей соли, чай из брусники с надписью «отборный любительский», сухие корки, картофельная шелуха.
Я боюсь голода, ненавижу и боюсь. Он — искажение человека. Это трагическое, но и пошлейшее чувство не щадит самых нежных корней души. Настоящую мысль голод подменяет фальшивой мыслью, — ее образ тот же, только с другим качеством. «Я остаюсь честным», — говорит человек, голодающий жестоко и долго, — «потому, что я люблю честность; но я только один раз убью (украду, солгу), потому что это необходимо ради возможности, в дальнейшем, оставаться честным». Мнение людей, самоуважение, страдания близких существуют, но как потерянная монета: она есть и ее нет.
Хитрость, лукавство, цепкость — все служит пищеварению. Дети с'едят вполовину кашу, выданную в столовой, пока донесут домой; администрация столовой скрадет, больница — скрадет, склад — скрадет. Глава семейства режет в кладовой хлеб и тайно пожирает его, стараясь не зашуметь. С ненавистью встречают знакомого, пришедшего на жалкий пир нищих, героически добытой трапезы.
