Война за проливы. Призыв к походу - [39]

— Одно другому не мешает, — пожал плечами император, — получая от меня указания, вы грамотно и в срок воплощаете их в жизнь, так что у меня нет никаких оснований для неудовольствия в ваш адрес. Ваше же мнение по некоторым вопросам я считаю либо предвзятым (ибо вы представляете класс помещиков), либо составленным на неполных основаниях. Так, например, изымать земли планируется не у помещиков вообще, а у тех владельцев поместий, которые утратили связь с дворянским сословием и в тоже время ранее получили в Дворянском банке ссуды под залог своих земель. Именно такие, зачастую заложенные и перезаложенные имения, планируется изымать в собственность государства и пускать в повторный оборот.

— Да, — кивнул Столыпин, — я слышал о том, что вы готовите указ, отменяющий повеление императора Петра Третьего о дворянской вольности, и мне он кажется по меньшей мере необдуманным. Неужели вы, государь, хотите лишить куска хлеба тех вдов и сирот, которые по женскому своему состоянию или малолетнему возрасту не в состоянии вступить в действительную службу, чтобы подтвердить свое право на дворянские привилегии? Мне кажется, что это будет неоправданная жестокость, ибо такие семьи в большинстве своем и так еле-еле сводят концы с концами, бедствуя ничуть не хуже тех мужиков, которых вы тут защищаете.

— О вдовах и сиротах можете не беспокоиться, — отрицательно покачал головой Михаил, — вдову закон будет защищать до самой ея смерти или пока она снова не выйдет замуж, а сироты получат время до совершеннолетия плюс три года для того, чтобы определиться со своим будущим. Больше все меня беспокоят взрослые половозрелые обалдуи мужеска пола, которые никогда и нигде не служили и не собираются служить, но исправно прожигают деньги, полученные под заклад имений, и к тому же пользуются всеми дворянскими привилегиями. Я считаю несправедливым уравнивать этих бездельников с героями, которые подставляют свою грудь под пули за Отечество или неутомимо корпят над делами в многочисленных канцеляриях и присутствиях. Кстати, уж вам-то беспокоиться совершенно нечего, вы свое отслужили тяжко и беспорочно, так что теперь, случись что, вашим близким будет обеспечено вполне приличное будущее. Дочери получат образование в Смольном институте, а вашему сыну прямая дорога в кадетский корпус. Только вот вы уж извините, но права настаивать на отставке у вас при таком раскладе нет. Вы мне нужны, и так просто я вас не отпущу.

— А, ладно, государь, — в сердцах сказал Столыпин, — чему быть, того не миновать… Можете считать мои слова об отставке сказанными сгоряча. Возможно, вам и в самом деле открыты потаенные страницы будущего, а я сужу обо всем предвзято и потому ошибаюсь. Можете считать мои слова неуклюжим извинением в горячности, и если вы меня простили, то давайте перейдем к следующему вопросу…

— Я вас простил, Петр Аркадьевич, — ответил Михаил, — и надеюсь, что вы и дальше будете исполнять мои указания с прежней точностью. Мир?

— Мир, государь… — ответил Столыпин и перевел взгляд на Кобу, который наблюдал за их беседой чуть отстранившись, как хороший арбитр. — Раскройте тайну — случайно ли сей господин оказался в вашем кабинете к моему визиту; и если он тут не случайно, то какая коллизия связывает нас между собой?

— Товарищ Коба тут не случайно, — ответил император Михаил, — а связывает вас то, что вы на данный момент оказались персонифицированными воплощениями правых и левых политических сил. Поскольку в России пришло время для того, чтобы завести нечто вроде парламента, мне необходимо, чтобы вы оба создали на этой основе две политические партии, которые были бы одинаково патриотическими, но воплощали бы при этом олицетворения правой и левой идеи в России. Вашу, Петр Аркадьевич, партию я бы назвал как-то вроде «Наш дом Россия», а товарищ Коба решил назвать свою партию «Трудовой партией России»… А сам я для обеспечения равновесия буду либо держаться над схваткой, либо вступлю в обе эти партии сразу, чтобы показать их важность для государства…

После этих слов императора в Готической библиотеке наступила тишина. Предложение было сделано, вино налито — и теперь его требовалось либо пить, либо не пить. Впрочем, Коба решил все для себя очень давно, еще со времени горячей дискуссии с товарищем Ульяновым, а у Столыпина выбор тоже был невелик. Предложение императора Михаила следовало либо принять, либо отвергнуть, но так как он только что выбрал продолжение службы, то выбора-то, собственно, и не было. Оставалось только взять кучку единомышленников и превратить их в правую политическую партию, ибо иного просто не дано.

8 марта 1908 года, Париж, Авеню дю Клонель Боннэ, дом 11-бис, квартира Дмитрия Мережковского и Зинаиды Гиппиус.

Зинаида Гиппиус, литератор, философ и добровольная изгнанница.

Однажды кто-то из гостей, пришедших на одну из наших литературных «суббот», спросил меня, скучаю ли я по России. Казалось бы, обычный вопрос. Но этот молодой человек, будучи для нас лицом новым, явно не знал, что я не люблю разговоров на подобную тему. Не то чтобы мне нечего было ответить, но такого рода дискуссии неизменно будят внутри меня усмиренные, казалось бы, противоречия… Я, конечно же, изящно ушла от ответа, но уйти от собственных раздумий мне не удалось. И эти размышления, одолевшие меня уже после того, как тот молодой человек покинул наш дом, были довольно беспокойными, если не сказать мучительными… Ведь, несмотря на то, что прошло уже почти четыре года с момента нашего добровольного изгнания, я так и не нашла достаточных резонов смириться и принять — ни тяжесть любви к несчастной России, ни отречение от нее…» Да, вынуждена признать, что мы уехали из России навсегда, несмотря на то, что нас никто не гнал и за нами никто не гнался. Нас просто не замечали, как дворник, подметающий тротуар, не замечает ползающих по нему муравьев….