Война за проливы. Призыв к походу - [38]

Сделав паузу, Столыпин глубоко вздохнул, будто набираясь храбрости, и продолжил пока еще дозволенные речи:

— Государь, я вообще не понимаю этого вашего стремления к ложно понятой справедливости. Всегда, сколько стоял свет, были господа и рабы, высшие и низшие, помещики и крестьяне. Когда я соглашался занять место министра, то думал, что буду служить торжеству укреплению государства, которое при помощи сильной власти избежит пагубной для России европейской демократии, и будет способствовать водворению в России торжества настоящей правой идеи. Я считаю, что только успешные и богатые люди, способные самостоятельно стоять на своих ногах, смогут обеспечить России будущее процветание и международный успех, но вы, государь, устремились другим путем и для увеличения своей личной популярности у так называемого народа пошли на поводу у худших инстинктов толпы. То, что делается на Дальнем Востоке, куда мое министерство направляет основной поток переселенцев, иначе как настоящим социализмом и не назовешь. Сначала я думал, что все эти реверансы перед «широкими народными массами» — только временное явление, а потом маятник качнется в другую сторону; но теперь, увидев господина Джугашвили в вашем обществе, я понял, что мои надежды тщетны. Поэтому простите меня, но я прямо говорю, что хочу уйти со своей должности, ибо не желаю больше содействовать тому, с чем считал бы нужным бороться…

Император Михаил перебросился понимающими взглядами с Кобой (мол, вот и взбрыкнул господин Столыпин), потом вздохнул и ответил:

— Так ведь, Петр Аркадьевич, нет никакой правой идеи. По крайней мере, для меня лично. Идея о том, что человек человеку волк, о том, что судят не за то, что воровал, а за то, что попался, о том, что прав тот, у кого больше денег и никто не может спросить у богатея о их происхождении, о том, что миллионы людей должны умереть или влачить нищенское существование только потому, что они не вписались в рынок… на самом деле это не идея, а собачье дерьмо. Слышали бы вы, какими сочными древнеарамейскими словами ругался Иешуа Га-Ноцри, когда изгонял торгующих из храма, а ведь это были чистейшей воды носители так любимой вами правой идеи. Идея о том, что нет ни веры, ни чести, ни совести — она ведь тоже правая, насколько это возможно, как и идея изначальной врожденной ущербности простонародья в сравнении с так называемой чистой публикой. Если бы мы и дальше следовали по прежнему пути, то впереди нас ожидал бы ужасный социальный взрыв и гибель России, которую мы знаем и любим. Вам же много раз об этом говорили, напоминая, что терпение народа не безгранично, а сделанные в прежние царствования ошибки толкают нас в пропасть. Неужели эти наши слова были для вас пустым звуком, тем более что перед глазами у каждого мыслящего человека до сих пор стоит пример Французской революции, которая при попустительстве неумного монарха сокрушила династию Бурбонов, веру в Бога, и сделала ставку на свободу, равенство и братство, проводимые в жизнь при помощи гильотины? В то время как подавляющее большинство моих подданных едва сводит концы с концами, а зачастую просто голодает, я не счел возможным проводить никакую другую политику, кроме той, что провожу сейчас. Наличие очень богатых людей в российском обществе, разумеется, возможно, но не по соседству с той ужасной нищетой, которая царила во многих местах тогда, когда я взошел на трон. Сейчас эта нищета всего лишь сменилась бедностью, которая уже не угрожает большинству наших подданных внезапной смертью от голода, но все равно делает их существование тяжелым и невыносимым. Тот путь, который вы называете гибельным, на самом деле является спасением России и служит увеличению ее торговли, промышленности и росту народонаселения. Неужели вы не видите, что предпринимаемые нами усилия уже дают плоды и государство становится все сильнее и богаче, промышленность получает дополнительное развитие, а урожаи на мужицких полях увеличились на одну треть, из-за чего у нас теперь отсутствует угроза голода?

— Угроза голода, — хмуро ответил Столыпин, — отсутствует не из-за мифического роста урожаев на мужицких полях, а из-за того, что офицеры ВОСО в мирное время развлекаются тем, что мастерски манипулируют зерновыми эшелонами, принадлежащими хлебной монополии. Едва только где возникает угроза нехватки зерна, как туда уже спешат эшелоны. Вот это было полезное начинание вашего величества, напрочь изжившее в России хлеботорговцев известной неудобоназываемой национальности. И все же мне кажется, что с полной монополией вы поспешили, кое-кого из русских купцов православного вероисповедания в деле можно было бы и оставить…

— Неполная монополия, — ответил Михаил, — это все равно что решето вместо ведра для переноски воды. Впрочем, то, что имеется сейчас, меня вполне устраивает, в том числе и ваша деятельность на посту министра; и я хотел бы, чтобы вы без всяких предварительных условий отозвали свое прошение об отставке. У меня не так много хороших министров вроде вас, чтобы я мог разбрасываться ими направо и налево.

— Так, значит, вы считаете меня хорошим министром? — удивился Столыпин, — и это несмотря на то, что я только что вполне откровенно высказался о том, как я на самом деле отношусь ко всей вашей деятельности?