Война в Зазеркалье - [44]

Вдруг взгляд Эйвери остановился на галстуке Холдейна; не успев подумать, он выпалил:

– Боже мой, а я и не знал, что вы играете в крикет.

– Вы что, ждали, что я буду вам об этом докладывать? – рявкнул в ответ Холдейн. – Не могу же я в этом галстуке явиться на работу.

– Извините.

Холдейн пристально посмотрел на него.

– Не стоит извиняться на каждом шагу, – заметил он. – Вы оба этим грешите.

Он налил себе кофе и заказал рюмку коньяку. Официанты стремительно выполняли его пожелания.

– Оба?

– Вы и Лейзер – он всегда словно извиняется.

– Теперь, когда Лейзер с нами, все пойдет как надо, верно? – быстро проговорил Эйвери. – Лейзер – профессионал.

– Мы и Лейзер – совершенно разные вещи. Никогда не путайте это. Просто мы его когда-то нашли, и очень давно.

– Что он такое? Что за человек?

– Он агент. Мы должны уметь с ним обращаться, нам не важно, что у него внутри.

Он вновь погрузился в кроссворд.

– Он должен быть преданным человеком, – заметил Эйвери. – А то с чего бы он согласился?

– Вспомните, что сказал директор: существуют две присяги – первую часто принимают легкомысленно.

– А вторую?

– Ну, это уже другое дело. Наша задача заключается именно в том, чтобы помочь ему принять вторую присягу.

– А что заставило его согласиться в первый раз?

– Я не верю в причины. Не верю в такие слова, как «преданность». И меньше всего, – изрек Холдейн, – я верю в мотивацию поступков. Давайте оставим арифметику, теперь мы готовим разведчика. Вы ведь знакомы с немецкой литературой, верно? Вначале было дело.

Уже подъезжая к Оксфорду, Эйвери рискнул задать еще один вопрос:

– Как получилось, что тот паспорт оказался уже недействительным?

Холдейн имел обыкновение наклонять голову, когда к нему обращались.

– Прежде Форин Офис выделял Департаменту несколько серий для оперативных паспортов. Такой порядок существовал на протяжении многих лет. Год назад Форин Офис объявил, что не будет больше выдавать нам паспортов, не согласовав с Цирком. Видимо, Леклерк довольно редко посылал запросы, и Контроль решил покончить с этой практикой. Паспорт Тэйлора был старой серии, из той партии, что была аннулирована за три дня до его отъезда. Уже ничего нельзя было сделать из-за отсутствия времени. Но все могло бы остаться незамеченным. Цирк показал себя здесь далеко не с лучшей стороны. – Пауза. – Очень трудно понять, чего хочет Контроль.

Они взяли такси до северного района Оксфорда, вышли у поворота к своему особняку. Пока шагали в сумерках по тротуару, Эйвери разглядывал дома: в освещенных окнах мелькали седые мужчины и женщины, виднелись окаймленные кружевами вельветовые кресла, китайские ширмы, пюпитры, игроки, застывшие над картами, словно зачарованные придворные. Когда-то он много знал об этом мире и даже думал, что принадлежит к нему, но это было давно.

Весь вечер они потратили на устройство в своем новом доме. Холдейн сказал, что Лейзеру надо предоставить комнату, выходящую окнами в сад, а они поселятся в двух других, выходящих на улицу. Он заранее прислал несколько научных томов, печатную машинку и стопку объемистых папок. Все эти вещи он распаковал и расположил на обеденном столе, чтобы их видела экономка домовладельца, которая часто заходила.

– Эту комнату мы будем называть кабинетом, – сказал он. В гостиной он установил магнитофон.

У него было несколько кассет, которые он положил в буфет и запер, педантично присоединив ключ к своему брелоку. Остальной багаж, состоявший из проектора с клеймом ВВС, экрана и перевязанного шнуром матерчатого зеленого чемодана с кожаными углами, дожидался своего часа а прихожей.

Это был просторный, ухоженный дом, обставленный мебелью красного дерева с бронзой. На стенах было множество фотографий, изображавших какую-то неизвестную семью; рисунки, выполненные в светло-коричневых тонах, миниатюры, поблекшие от времени. На серванте стояла широкая чаша с пахучими цветочными лепестками, к зеркалу было прикреплено распятие из пальмового дерева, с потолка свисали люстры – неуклюже, но не агрессивно; в одном углу стоял столик для Библии; в другом – безвкусная фигурка Купидона, обращенная лицом к стене. В доме царил дух старины, что-то, как ладан, мягко навевало безутешную печаль.

К полуночи они все расставили по своим местам и присели в гостиной. Мраморный камин был украшен фигурами мавров, выполненными из черного дерева, их толстые щиколотки соединяли сплетенные из роз позолоченные цепи, в которых отблескивал огонь газовой горелки. Этот амин мог быть сложен и в XVII, и в XIX веке, когда мавры на очень непродолжительное время пришли вместо борзых в качестве декоративных животных: они были совершенно наги, так же наги, как собаки, и кованы цепями из золоченых роз. Эйвери выпил виски и отправился спать, оставив Холдейна наедине со своими мыслями.

Комната у него была большая и темная. Над кроватью висел изящный светильник из голубого фарфора, туалетные столики украшали вылитые салфетки и маленькая эмалированная табличка с надписью: «Да благословит Господь этот дом»; висевшая у окна картина изображала двух сестер – одна молилась, а другая в это время завтракала в постели.