Война в небесах - [4]
В другие дни, когда на него накатывало что-то похожее, от подступающей паники удавалось отгородиться, думая о жене.
Сейчас, попытавшись воспользоваться этим приемом, Лайонел увидел лишь летящую от него прочь женскую фигуру; он боялся ее и все-таки не хотел отпускать. Уже вставляя ключ в замок, Лайонел поймал себя на том, что к обычному хороводу пугающих возможностей добавилась мысль о сыне. Невольно пытаясь угадать, какой новый ужас ожидает за дверью, изобразив на лице отчаянную решимость, Лайонел вошел в собственный дом.
Обычный обмен приветствиями не очень-то помог.
Улыбаясь Барбаре, Лайонел подумал о том, что любовник, наверное, только что сбежал. Рассеянно наблюдая за Адрианом, увлеченно выискивавшем в вечерней газете картинки с поездами, он неожиданно отловил еще одну дикую мысль, достойную самого страшного рассказа, но уж никак не настоящей жизни! — что перед ним сорокалетний мужчина в обличье четырехлетнего ребенка. Вундеркинд? Нет, просто монстр, затаившийся до поры. Ужиная в одиночестве (Барбара укладывала Адриана), он не мог отогнать лавину исторических и литературных примеров, в которых ничего не ведавшую жертву осторожно травили под уютным домашним кровом.
И не только это! Не в том дело, что могут подсыпать яду, а в том, не ядовита ли вообще вся еда на свете. А что? Фрукты, например… Вполне возможно. Чем больше их ешь, тем сильней отравление, да и вообще, разве воздух, испорченный озлоблением мира, не может отравить?
От этих грез его отвлекла Барбара. Уложив Адриана, она вернулась и взялась за вечернюю газету. Лайонел знал, что первую полосу занимает дневное происшествие, но почему-то не мог заговорить об этом сам и ждал, пока рассеянный взгляд жены отыщет репортаж. Однако Барбара переворачивала газетные листы, мельком отмечая заголовки, пробегая колонки, задерживалась на статьях, которые ему и в голову бы не пришло читать, выискивая среди человеческой дурости что-то интересное только для нее, и в конце концов уронила газету на ручку кресла и взялась за сигарету.
— Ты знаешь, Адриан сегодня рисовал вполне приличные буквы, — сказала она. — Такое симпатичное «К» изобразил…
Вот вам и пожалуйста, в отчаянии подумал Лайонел, ну почему мир такой злой? Она что, читать не умеет? Неужели ему придется говорить самому, заново воскрешая этот ужасный день?
— Ты прочитала, — спросил он, — что там у нас стряслось?
— Нет, — удивленно ответила жена. — Милый, ты плохо выглядишь. Не заболел?
— Еще бы мне не выглядеть плохо, — поморщился Лайонел. — Да посмотри же ты заметку! — Он ткнул пальцем в газету.
— Где? — спросила жена, снова беря в руки «Стар». — О, «Убийство в издательстве»! Надеюсь, это не у вас?.. Лайонел! Господи! В вашем издательстве! Где же именно?
— У меня в кабинете, — ответил Лайонел, думая о том, нет ли еще одного трупа под креслом. Нашлось же днем у него под столом мертвое тело, почему бы вечером не найтись другому? Просто его не видно. Ну а Барбара? Может, на самом деле она мертва, а в кресле напротив — проекция его воспоминаний о тысяче таких вечеров, когда она сидела там живая и здоровая. Чего только не бывает в этом жутком, не правильном мире!
Голос Барбары — а может, голос его галлюцинации? — пробился в сознание.
— Дорогой, это же ужасно! Почему ты мне сразу не сказал? Ты так перенервничал…
Отбросив газету, она метнулась к мужу и опустилась возле него на колени. Он схватил ее руку и почувствовал, как напряжение отпускает его. В конце концов, этот мир не так плох, если сумел породить Барбару. Адриан… иногда он бывает несносен, зато вполне реален. Не могут в одном теле уживаться злой, мстительный, жестокий оборотень его воображения и непоседливый мальчишка с неуемным интересом к самым разным вещам. Даже бесам не под силу прикинуть ся нормальными детьми. Он прижал руку жены к щеке, и эта простая ласка вмиг погасила начинавшуюся истерику.
— Довольно противное дело, надо тебе сказать, — пробормотал он, потянувшись левой рукой за сигаретой.
Морнингтон не раз спорил с Лайонелом об истоках пессимизма. Сам он считал пессимистическое отношение к жизни следствием романтического, если не сентиментального взгляда на мир. Ироничный склад ума подсказывал Морнингтону, ужинавшему в одиночестве, что сегодняшнее его потрясение вызвано открытием: оказывается, люди могут убивать друг друга. «И убивают», — думал он. Когда тебе мешают, вполне естественно избавиться от помехи, даже если эта помеха — человек. Глупо, когда ты к этому не готов. Еще Де Куинси говорил, что некоторым людям на роду написано быть убитыми. Да, убить или быть убитым — вполне естественно. Так неужели это помешает мне передать отчет викарию?
Он поднялся, собрал бумаги для отчета о приходском бюджете и отправился в приход Св. Киприана, всего за квартал. Конечно, он ругал себя за то, что занимается таким делом, но как откажешь друзьям? А викарий входил в их число.
Морнингтон подозревал, что верой своей в немалой степени обязан раннему — лет в восемнадцать — общению с людьми, относившимися к религии весьма пренебрежительно; но именно из-за веры он пренебрежительно относился и к себе, и к другим, не презирая при этом остального мира, так что мог в споре или беседе оказаться и пессимистом, и оптимистом. На том они и сошлись со священником, пришедшим к тому же за долгие годы служения в разных приходах.
В романе «Тени восторга» начинается война цивилизаций. Грядет новая эра. Африканские колдуны бросают вызов прагматичной Европе, а великий маг призывает человечество сменить приоритеты, взамен обещая бессмертие…
Сюжет романа построен на основе великой загадки — колоды карт Таро. Чарльз Вильямс, посвященный розенкрейцер, дает свое, неожиданное толкование загадочным образам Старших Арканов.
Это — Чарльз Уильямc. Друг Джона Рональда Руэла Толкина и Клайва Льюиса.Человек, который стал для английской школы «черной мистики» автором столь же знаковым, каким был Густав Майринк для «мистики» германской. Ужас в произведениях Уильямса — не декоративная деталь повествования, но — подлинная, истинная суть бытия людей, напрямую связанных с запредельными, таинственными Силами, таящимися за гранью нашего понимания.Это — Чарльз Уильямc. Человек, коему многое было открыто в изощренных таинствах высокого оккультизма.
Это — Чарльз Уильяме Друг Джона Рональда Руэла Толкина и Клайва Льюиса.Человек, который стал для английской школы «черной мистики» автором столь же знаковым, каким был Густав Майринк для «мистики» германской.Ужас в произведениях Уильямса — не декоративная деталь повествования, но — подлинная, истинная суть бытия людей, напрямую связанных с запредельными, таинственными Силами, таящимися за гранью нашего понимания.Это — Чарльз Уильяме Человек, коему многое было открыто в изощренных таинствах высокого оккультизма.
Неведомые силы пытаются изменить мир в романе «Место льва». Земная твердь становится зыбью, бабочка способна убить, птеродактиль вламывается в обычный английский дом, а Лев, Феникс, Орел и Змея снова вступают в борьбу Начал. Человек должен найти место в этой схватке архетипов и определиться, на чьей стороне он будет постигать тайники своей души.
Старинный холм в местечке Баттл-Хилл, что под Лондоном, становится местом тяжелой битвы людей и призраков. Здесь соперничают между собой жизнь и смерть, ненависть и вожделение. Прошлое здесь пересекается с настоящим, и мертвецы оказываются живыми, а живые — мертвыми. Здесь бродят молчаливые двойники, по ночам повторяются сны, а сквозь разрывы облаков проглядывает подслеповатая луна, освещая путь к дому с недостроенной крышей, так похожему на чью-то жизнь…Английский поэт, теолог и романист Чарльз Уолтер Стэнсби Уильямс (1886–1945), наряду с Клайвом Льюисом и Джоном P.P.
…Каждое утро ничего не понимающие врачи отступают перед неведомым. Никакого внутреннего или внешнего кровотечения, никаких повреждений капилляров, никакого кровотечения из носа, ни скрытой лейкемии, ни злокачественной экзотической болезни, ничего… Но кровь моя медленно исчезает. Нельзя же возложить вину на крохотный порез в уголке губ, который никак не затягивается — я постоянно ощущаю на языке вкус драгоценной влаги…Блестящий образец мистического рассказа от Клода Сеньоля — величайшего из франкоязычных мастеров "готической прозы".
Клод Сеньоль — классик литературы «ужасов» Франции. Человек, под пером которого оживают древние и жуткие галльские сказания…Переплетение мистики и реальности, детали будничного крестьянского быта и магические перевоплощения, возвышенная любовь и дьявольская ненависть — этот страшный, причудливый мир фантазии Клода Сеньоля безусловно привлечет внимание читателей и заставит их прочесть книгу на одном дыхании.
Это — английская готика хIх века.То, с чего началась «черная проза», какова она есть — во всех ее возможных видах и направлениях, от классического «хоррора» — до изысканного «вампирского декаданса». От эстетской «черной школы» 20-х — 30-х гг. — до увлекательной «черной комедии» 90-х гг.Потому что Стивена Кинга не существовало бы без «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда» Стивенсона, а Энн Райс, Нэнси Коллинз и Сомтоу — без «Вампиров» Байрона и Полидори. А без «Франкенштейна» Мэри Шелли? Без «Комнаты с гобеленами» Вальтера Скотта? Ни фантастики — ни фэнтези!Поверьте, с готики хIх в.
Кто не знает Фрица Лейбера — автора ехидно-озорных «Серебряных яйцеглавов»и мрачно-эпического романа-катастрофы «Странник»?Все так. Но… многие ли знают ДРУГОГО Фрица Лейбера? Тонкого, по-хорошему «старомодного» создателя прозы «ужасов», восходящей еще к классической «черной мистике» 20 — х — 30 — х гг. XX столетия? Великолепного проводника в мир Тьмы и Кошмара, магии и чернокнижия, подлинного знатока тайн древних оккультных практик?Поверьте, ТАКОГО Лейбера вы еще не читали!