Война в Малой Азии в 1877 году - [28]

— А в Карсе?

— О! В Карсе чудо какие!

— Так подождите, — заявил кто-то, — мы возьмем Карс и женим вас.

Турчонок закачал в знак согласия головой и улыбнулся, продолжая уписывать холодную баранину, которой мы угощались и которая, кстати сказать, страшно надоела.

На этом же привале мы увидали князя Чавчавадзе, начальника кавалерии отряда, и генерал-майора Лорис- Меликова, которого все здесь называют «маленьким Лори- сом», в отличие от корпусного командира. «Маленький Ло- рис» также командует какой-то частью в кавалерии. В этот день кавалерия сделала ложное движение вправо, чтоб скрыть истинное направление отряда. Из Бегли-Ахмета можно было идти по главной эрзерумской дороге, но командующий корпусом предпочел направиться южнее, на Сара-камыш. Этим путем мы более сближались с эриванским отрядом генерала Тергукасова. Наши разъезды нигде не встретили турок. Саганлугские проходы были, по-видимому, свободны, и ничто не препятствовало нашему движению. Эти вести приводили некоторых в отчаяние. «Очевидно, — говорили, — Мухтарка ушел; нам не поймать его».

Подходя к Саракамышу, мы имели удовольствие увидать горные вершины, щедро покрытые сосновым лесом. Местность приняла очень живописный вид. Со степного пригорка, на котором мы находились, расстилалась обширная равнина, изобилующая ручьями и густой, темно-зеленой травой. Налево виднелся голый, скалистый пик, возвышавшийся в виде пирамиды между зеленеющих гор. Все расселины этого пика были покрыты снегом, ярко освещенным склонявшимся к западу солнцем. Прямо перед нами протянулись предгорья Саганлугского хребта, обещавшие нам прекрасный бивуак среди соснового леса.

Уж почти стемнело, когда отставший несколько от отряда г-н де Кутули (корреспондент «Le Temps») и я въезжали в место расположения отряда. Войска стали бивуаком в лесу, и огромные костры быстро запылали, застилая дымом всю окрестность. Солдатики рады были добраться до леса. Кругом слышался стук топора, и смолистая сосна весело трещала на огне. Вот один из эриванцев чуть не целую сосну тащит на плече. Тяжело, но на лице написана радость: точно человек добился давно желанного и теперь ему уж ничего не нужно.

— Эй, земляк, надорвешься!

— Ничего, ваше благородие, штука редкая! — и, продолжая волочить по земле шуршащий иглами обрубок сосны, солдат радостно улыбается, почти бегом приближаясь к своей роте. А оттуда ему вторит веселое гоготание и слышится упрек ротного резонера.

— Что маленькую-то выбрал, не по росту!

Несший сосну солдат был небольшого роста.

— Ишь, ведь турецкого лесу жаль! — подсаливает кто- то. И снова взрыв общего хохота.

Из темноты и серого дыма вырастает вдруг перед костром солдатик другого полка.

— Дайте, братцы, огоньку грузинцам.

—Нешто своего нет?

Не отвечая, солдатик выхватил головешку и пропал так же быстро, как явился.

— Вишь, прыткий какой!..

— Держи!..

И опять гоготание и веселость не сходит с запыленных и усталых лиц.

Действительно, давно мы не видели дерева и забыли, что такое хороший костер в прохладную ночь. Под Карсом, на склоне одного из холмов, окружающих его укрепления, с югозападной стороны каким-то чудом уцелело одно дерево. Несколько раз проходили мы мимо, и всякий раз я удивлялся, что оно не пало жертвой топора, а остается нетронутым среди голой степи, где каждая щепка составляет своего рода драгоценность. Здесь же, на Саганлуге, среди леса расходилась широкая русская натура: топор шибко застучал, и высокое пламя бесчисленных костров засветилось на всем пространстве расположения отряда. Солдаты раздевались и грелись возле огня, как в бане. Вот сквозь ярко освещенную зелень мелкой сосны видно, как один снял рубаху и вытряхивает ее над пламенем; другой выгнулся в дугу и, вертясь как вьюн, чуть не подсмаливает себе голую спину. Загорелые, разогретые огнем лица кажутся медно-красными. Забывшись, можно подумать, что вы очутились среди диких людей, справляющих какое-нибудь священнодействие вокруг огня.

И в штабе было весело среди пылающих в сосновом лесу костров, и мы долго не хотели отходить от огня, с наслаждением вдыхая здоровый, смолистый воздух. Слабогрудые жаловались, впрочем, что им нечем дышать. Действительно, мы находились уж на высоте семи тысяч футов.

IV

На другой день, 11 июня, мы сделали переход от Саракамыша к Мелидюзу, поднявшись на перевале на высоту в 8000 футов и спустившись опять на тысячу футов ниже. Движение было медленное. Приходилось или подыматься на высокие горы, или спускаться с крутых скатов по невыразимо дурной дороге, на каждом шагу перерезанной громадными выбоинами и усеянной камнями. Саперы целый день работали, срезывая косогоры, засыпая ямы и устраивая гати на топких местах, которыми изобилует каждое дно оврага, благодаря многочисленным источникам, просачивающимся с горных вершин, покрытых еще во многих местах снегом. Однако, несмотря на все старания саперов, орудия при каждом спуске приходилось тормозить на оба колеса и, вдобавок, придерживать на ремнях, прицепленных сзади; наоборот, на подъемах припрягались лошади и часто надобилась еще помощь людей, если крутизна была слишком велика. То же самое происходило и с обозом.