Война: ускоренная жизнь - [8]

До созревания овощей употребляли в пищу молодой клевер, люди с охотой ели этот продукт, так как организм требовал витаминов. Разработанная рецептура блюд из клевера была достаточно разнообразной. Мне могут заметить, что я слишком много пишу о питании, но этот вопрос не праздный, особенно если учесть, что когда люди находятся в длительной обороне, то изучение винтовки и телефонного аппарата может быстро набить оскомину, и людей потянет на «подвиги», тогда ЧП не избежать. Однообразная обстановка — болото и лес, однообразная жизнь для молодых и сильных людей были испытанием весьма трудным. Если еще ухудшишь питание — жди беды. Бывали дни, когда в дивизии из продуктов была только американская соевая мука. В таких случаях повар Шеметенко приходил ко мне и жаловался, мол, обед вышел никудышный, ругать его будут. Делать нечего, иду на кухню снимать пробу. Красноармейцы стоят в очереди за обедом, ждут. Шеметенко наливает мне супа, ем с показным удовольствием и нахваливаю: «Хорошо наелся!» Солдаты хохочут, но уже не ругаются. Что делать, раз на раз не приходится».

Это точно, и питаться исключительно с помощью «бабкиного аттестата» многим бойцам Красной армии приходилось едва ли не с первых дней войны. И не у всех это сразу получалось. Выручали товарищи. Кто советом, а кто и личным примером. Красноармеец 79-й горнострелковой дивизии Николай Близнюк в своих воспоминаниях «Вам не 41-й!» написал об этом так:

«Ребята городские, смелые (недавние тульские студенты. — Авт.) быстро перешли на «бабкин аттестат». Однажды я и спросил: «А как вы питаетесь, где ночуете?» Отвечают: «Ты же знаешь, немцы, едва солнце на закате, заходят в деревню и останавливаются в западной ее части. А мы на выходе в восточной части облюбуем домик, попросимся, хозяйка не откажет, накормит и на ночлег оставит, и всегда спрашивает, когда будет немец и какой он. Отвечаем, что мы рано утром уйдем, а он через час-два придет, вот тогда вы и увидите, какой он, мы сами его близко не видели. Просим пораньше приготовить нам завтрак, а если проспим подъем, разбудить нас.

Войдем в первую деревню, смотрим, где идет дымок из трубы и пахнет съестным. Заходи и будешь сыт.

Доходим до первой избы, один из туляков шасть в калитку, я за ним, другой меня за рукав — нельзя: один зайдешь — хорошо накормят, два — хуже, а четыре — совсем голодными выйдем. Вон домов много, иди и выбирай».

Вот по какому принципу Николай, а вместе с ним и тысячи его товарищей по оружию, и питался. Тем более что кроме традиционного сострадания к ближнему у нашего населения летом и осенью 1941 года еще имелся определенный запас продуктов. Дальше стало труднее — любовь к ближнему не ослабела, но вот с провиантом стало не в пример хуже. Зачастую его прятали и от чужих, и от своих.

Вот какой случай, произошедший под Ржевом, описывает в своей книге писательница Елена Ржевская. В пустой деревне, находящейся в прифронтовой полосе отчуждения, красноармейцы обнаружили в палисаднике одного из домов холмик. В него был вбит кол, а к нему прикреплена дощечка: «Здесь похоронен Васильев Николай Васильевич. Мир праху твоему». Смышленые бойцы разрыли холм, вынули из ямы, оказавшейся погребком, засыпанную в нее картошку, насыпали землю обратно и поставили табличку: «Воскрес и пошел на фронт».

Владельцу картошки такой оборот дела вряд ли показался смешным и утешить себя он мог, пожалуй, только тем, что трагикомические случаи на войне случались довольно часто. Это ведь тоже была жизнь, только в экстремальных условиях.

Вот только два рассказа офицера-артиллериста Ивана Новохацкого — человека, судя по всему, с большим чувством юмора, не утерянного даже в кошмаре войны, о том, как приходилось им жить по «бабушкиному аттестату» во время пути по Западной Украине в 1944 году:

«Располагаемся на ночлег. Солдаты голодные, кухни нет, она одна на дивизион, и когда будет — трудно сказать. Подзываю командира отделения разведки, даю ему деньги и посылаю в село купить что-нибудь съедобное. Проходит час, второй, а моих разведчиков с сержантом все еще нет. Стало уже совсем темно, когда они появились, сопровождая огромного вола с метровыми рогами. Другого ничего не нашли и увели вола, лежавшего на улице.

Решили вола застрелить и в котелках сварить мясо. Даю пистолет командиру отделения разведки Сотникову. Вола поставили на краю оврага. Командир орудия, здоровенный сержант Доценко, держит скотину за рога, а Сотников целится волу в лоб. Звучит выстрел, после чего вол так мотнул рогами, что Доценко полетел в овраг.

Вол задрал хвост и дал стрекача от боли. Сотников успел ухватить его за хвост и помчался за ним. Из пистолета стреляет животному в зад — в ответ струя крови и кала в лицо и на одежду Сотникова, еще выстрел — и снова такой же результат. Вол продолжает бежать в горячке что есть духу. Все это проходило в кромешной тьме, и не видно было, где Сотников с волом и что там происходит.

Наконец в темноте нашли мертвое животное, а недалеко от него и Сотникова, который чертыхался и ругался на чем свет стоит. Если бы его в этот момент увидел кто-нибудь посторонний, то наверняка бы перепугался насмерть: облитый кровью, измазанный воловьим калом, вываленный в соломе и грязи — результат поединка с флегматичным на вид волом. Посмеялись, конечно, от души. Солдаты стали обдирать шкуру вола, делить его на части, по котелкам и ведрам, и вскоре запылали костры, и запахло мясом. Часа через два от вола остались шкура, метровые рога да копыта.