Война торговцев космосом - [57]

— Слушай, — сказал вдруг Нельсон, — что если я устрою тебя к нам. Правда, платят ерунду. Человеку с твоим опытом маловато…

Я снисходительно улыбнулся, словно прощал ему эту бестактность. Он смутился.

— Я понимаю, у тебя куда лучше перспективы, в агентстве, Тенни, не так ли? У твоей девушки, я слышал, теперь свое агентство. А скоро ты «завяжешь», так что с этим будет покончено, полный порядок…

— Конечно, — согласился я, глядя, как он запивает остатки гамбургера Кофиестом. — А пока скажи-ка, сколько у вас платят?

Таким образом, когда я возвращался в Бенсонхерст, у меня уже была надежда на работу, правда, не очень хорошую, даже, можно сказать, совсем никудышную, но другой у меня не было.

Войдя в подземку, на плохо освещенной платформе я вынул из кармана плоскую коробочку, которую купил у остроносого со стреляющими глазками типа, околачивающегося у церкви. Холодный ветер, вырвавшийся из туннеля, взъерошил волосы, и я постарался стать к нему спиной, чтобы открыть коробочку без страха, что сквозняк унесет все содержимое. Уж слишком дорого она мне досталась.

Эти пилюли должны помочь мне избавиться от тяги к Моки-Коку и дать возможность обрести контроль над собой хотя бы на время.

Я долго смотрел на маленькую зеленую пилюльку на ладони. Говорят, через шесть месяцев тебя может ждать психический срыв, а через год — смерть.

Я сделал глубокий вдох и положил пилюлю на язык.

Не знаю, чего я ожидал. Необыкновенного прилива сил, чувства освобождения, отличного настроения?

Ничего этого не произошло. В лучшем случае это было, как укол новокаина — легкое покалывание во всем теле, а затем онемение. Прошло целых три часа, как я выпил в последний раз Моки-Кок. Но я не чувствовал потребности выпить его снова. Но, господи, до чего все серо и тоскливо вокруг!

…— Себестоимость нашей продукции очень низка, — объяснял мне мистер Семмельвейс, хозяин маленького заводика, где работал Нельсон Рокуэлл. — У нас практически безотходное производство. Мы не можем рисковать и брать на работу болвана или растяпу. Это может дорого нам обойтись. — Он без всякого энтузиазма изучал мое личное дело на экранчике компьютера. Там, где я стоял, мне ничего не было видно.

— С другой стороны, вас рекомендует Нельсон Рокуэлл, — продолжал он, — а я высоко ценю его, как работника, он один из лучших. Он заверяет меня, что вы справитесь.

Я получил работу. Благодаря рекомендации Нельсона Рокуэлла. Но не только. Были еще и другие причины. Первое — платил он сущий мизер и охотников работать у него было мало. Я получал бы куда больше, пойди я санитаром в интернат для психически неполноценных, хотя и рисковал бы остаться без пальцев, кормя из ложечки этих бедолаг. Вторая же причина — тщеславие Семмельвейса. Теперь он мог хвастаться перед клиентами и друзьями, что у него на заводе работают даже известные мастера рекламы.

Мне же пока предстояло выгружать тяжелые ящики, складывать тару и видеть усмешку хозяина, следящего за мною из своего застекленного закутка в конце цеха. А все, кто приходил к мистеру Семмельвейсу, действительно не верили своим глазам. Но мне было все равно.

Нет, я кривлю душой, говоря так. Мне было далеко не все равно. Я по-настоящему страдал, но знал, что надо продержаться здесь, пока не соберусь с силами и не решу, что делать дальше. Первый шаг я уже сделал, купив зеленые пилюльки. От Моки я уже отвык. Но это, пожалуй, и все. А в остальном пока перемен не было. Я хотя и перестал резко терять в весе, но руки по-прежнему дрожали, а по ночам, ворочаясь без сна, будил кого-нибудь из детей. Хозяева недовольно ворчали.

Свои сокровенные мысли я держал глубоко запрятанными в себе, но мой разум был активен, как никогда, рождая рекламные лозунги, планы кампаний, новые виды товаров и способы их сбыта. Я рассылал свои предложения в виде кратких записок-заявок во все рекламные агентства, требовал аудиенций, ждал приема в бесконечных конторах по найму. Ответа не было, услышав мой голос по телефону, на другом конце провода бросали трубку, а когда меня в очередной раз выставили из приемной, я прекратил эти визиты. Я испробовал все рекламно-торговые агентства, от самых маленьких до самых крупных. Кроме одного.

Я был с ним рядом, смотрел на него, стоя на тротуаре у дома, соседствовавшего с Центром Линкольна, где обосновалось новое агентство «Хэйзлдайн и Ку», но я не вошел в него. Почему? Сам не знаю. Но только не из гордости, которая никогда не была определяющей чертой моего характера. Просто чувство тупого оцепенения столь же хорошо притупляет и боль, и радость.

Я теперь лучше спал, появился аппетит. Я продолжал писать свои заявки и брошюрки, даже кое-что применил из своих задумок у себя на работе. Шли дни.

Моя работа едва ли могла бы кого-либо удовлетворить. Она была скучна. К тому же я понял, что заводик дышит на ладан. Готовой продукции никто из нас не видел. Все, что мы производили, отправлялось куда-то в такие места, как Калькутта или Кампучия. Им было выгоднее покупать ее у нас, чем привозить из дома. Но не настолько выгодно, чтобы их заказы могли поддержать наш завод. Работая первую неделю в проволочном цехе, когда работа мне позволяла, я совершал прогулки по заводу. На основании их можно было легко восстановить его историю. Дыры в полах в пустующих цехах на верхнем этаже говорили о том, что здесь тоже когда-то стояли станки и прессы. Но теперь все было покрыто толстым слоем многолетней пыли и всякого рода железным хламом. Но сохранилась электропроводка, и когда я повернул выключатель, кое-где, тускло мигая, зажглись светильники дневного света. Окинув взглядом просторное помещение, я подумал, что из него могла бы получиться неплохая ночлежка. Но у мистера Семмельвейса были на сей счет свои, я бы сказал «амбициозные» планы — заполучить хороших съемщиков, а, может, даже возродить завод в прежнем виде, когда здесь жизнь била ключом.