Война среди осени - [24]

Но если ими овладеет страх, если дай-кво обратится к силе андатов, чтобы уничтожить гальтского поэта, погибнут тысячи людей, ничего не подозревающих о заговоре, который предрешил их судьбу. Беспомощные младенцы и взрослые, простые, честные люди. Гальт превратится в пустоши, как когда-то Империя. Насколько же они должны быть уверены в опасности, чтобы прибегнуть к такому шагу? Или испуганы?

— Мне нужно подумать, — сказал он, кивнув Лиат и ее сыну. — Я скажу, чтобы вам приготовили комнаты. Будете жить здесь, во дворце.

— У нас не так много времени, — тихо напомнил Маати.

— Знаю, — ответил Ота. — До завтра я решу, как нам поступить. Если Семай — тот, кто нам нужен, мы повторим все снова, при нем. А потом… посмотрим, что изменится, и поступим, как должно.

Лиат приняла позу благодарности. Спустя удар сердца ее движение повторил Найит. Ота лишь махнул им рукой. Он слишком устал для церемоний. Слишком много вопросов предстояло ему решить.

Когда Маати, Лиат и Найит ушли, Ота подошел к жене, облокотился на перила балюстрады и стал смотреть на город, погрузившийся в ранние сумерки. Столбы дыма поднимались над позеленевшими медными крышами кузниц. Гигантские каменные башни, словно колонны, тянулись вверх, к синему куполу небес. Киян бросила с балкона миндальный орешек. Чернокрылая птица нырнула вниз и поймала его прямо в воздухе. Ота тронул жену за плечо; она с улыбкой обернулась, будто не ожидала увидеть его рядом.

— Как ты, любовь моя? — спросил он.

— Это мне надо спрашивать. Наши гости… они принесли дурную весть.

— Знаю. А Маати все еще ее любит.

— Любит их обоих. По-разному, но обоих.

Ота изобразил позу согласия.

— Ты хорошо ее знаешь, — сказала Киян. — Как думаешь, любит ли она его?

— Когда-то любила. А сейчас — не знаю. Много лет с тех пор прошло. Мы все изменились.

Ветерок пахнул дымом и далеким дождем. Стало прохладно, и руки у Киян покрылись мурашками. Он захотел развернуть ее к себе, ощутить вкус ее губ, хоть ненадолго забыть обо всем, кроме простого счастья. Ему отчаянно хотелось заслониться от остального мира. Она улыбнулась, будто прочла его мысли, но он не тронул ее, а она не подвинулась ближе.

— Что собираешься делать? — спросила Киян.

— Рассказать Семаю, отправить посыльных на запад. Разведать, что можно, о положении в Гальте, обратиться к даю-кво. Что еще тут поделаешь? Безумный поэт, склонный к вспышкам ярости, на службе у Верховного Совета Гальта? Хуже не придумаешь.

— Согласится ли дай-кво поступить, как она предлагает?

— Не знаю, — сказал Ота. — Он лучше нас понимает, чего ждать от этого Риаана. Если он уверен, что поэт не способен совершить пленение, пусть попробует и заплатит за ошибку жизнью. Иногда одна смерть — лучший выход, если она спасает мир.

— А если дай-кво не уверен?

— Тогда он подбросит монетку, перемешает фишки или сделает что-нибудь еще. Примет решение. А мы поступим, как он велит, и будем надеяться, что он прав.

Киян кивнула, скрестила руки на груди и устремила пристальный взгляд вдаль, будто хотела разглядеть, что происходит в Гальте. У Оты заурчало в животе, но он не обратил на это внимания.

— Дай-кво убьет гальтов. Направит на них андатов, верно? — спросила она.

— Не исключено.

— Хорошо, — сказала Киян с уверенностью, которая испугала его. — Если этому суждено случиться, пусть случится у них, а не у нас. Тогда ничто не будет угрожать Данату и Эе.

Ота сглотнул. Он хотел встать на защиту невинных жителей Гальта, сказать благородные слова, которыми утешался много лет назад, когда во имя милосердия убил человека. Но прежний Ота исчез, его изменили годы. Годы и черные, живые глаза его детей. В тени грядущего хаоса он должен был стать на сторону Киян. Пусть гроза пройдет где-то далеко. Пусть лучше погибнут многие тысячи гальтских детей, чем один его ребенок. Так говорило сердце, но от этой мысли в груди поселилась щемящая грусть — и чувство собственной ничтожности.

— А как насчет другой беды? — спросила Киян. Ее голос прозвучал тихо, но жестко, почти негодующе. Ота изобразил вопрос. Киян повернулась к нему. Он совсем не ожидал увидеть страх в ее глазах и от этого сам испугался, как никогда в жизни.

— Что случилось?

Она взглянула на него удивленно и в то же время осуждающе.

— Найит! Ясно, что он не от Маати. Никто в этом не усомнится дольше удара сердца. У тебя есть еще один сын, Ота-кя.

5

Баласар возненавидел грозы, которые в конце весны бушевали в Западных землях. Утро всегда обещало ясную погоду. Смотрители радовались возможности пополнить припасы, а командиры готовились провести учения. К полудню громады облаков собирались на юге и начинали наступление на лагерь. К середине дня ливень уже хлестал вовсю, а в небе полыхали молнии. Так продолжалось шесть дней кряду. На учебном поле хлюпала грязь, дрова для самоходных телег намокли, а воинам, так же как и самому Баласару, порядком надоело бездельничать.

У стража Арена они провели две недели. Войско разбило шатры вокруг крепостных стен, а Баласар и его военачальники разместились в цитадели. Страж, толстый и шумный старик, не хуже Баласара понимал, как опасны волнения в армии, даже если она собралась всего наполовину. Он делал хорошую мину при плохой игре — раз согласился пустить гальтов на свои земли, теперь оставалось только мило улыбаться и ждать, пока они уберутся прочь.