Война с продолжением - [29]
В то же время ситуация в Сирии вызывала во Франции сильные сомнения в желании англичан выполнять свои обязательства. В Лондоне и Париже по-разному смотрели на сам характер французского присутствия в регионе. Своего представителя в Сирии французы с самого начала стали именовать «верховным комиссаром» (сначала эти обязанности исполнял капитан Кулондр, а с ноября 1918 года — Ф. Жорж-Пико). Однако Бальфур в официальном письме на имя Камбона напомнил, что «представитель французского правительства» по соглашению от 30 сентября был не более чем «политическим советником» британского главнокомандующего[209]. Реальное значение этого нюанса Пико ощутил на себе лично, когда по прибытии на Ближний Восток, в соответствии с собственным пониманием буквы соглашения, он захотел лично налаживать в «синей» зоне гражданскую администрацию. Алленби ему резко возразил, что как политический советник он обязан постоянно находиться при персоне главнокомандующего и не имеет никаких административных полномочий. Когда Пико попытался сослаться на договоренность между правительствами, Алленби ответил: «Я не знаю правительств, я знаю только военное министерство, от которого и получаю приказы». В письме к Пишону Пико настаивал, чтобы было как можно скорее выработано новое соглашение взамен документа 1916 года, что дало бы Франции необходимую «свободу рук»[210].
Военное положение служило английским властям предлогом для затруднения любой деловой активности Франции на Ближнем Востоке и обеспечения себе всевозможных преимуществ. Турецкая валюта была в начале 1919 года заменена египетскими фунтами, привязанными к британской денежной системе, что создало для французских властей дополнительные трудности[211]. Сразу после оккупации англичане приступили к строительству морского порта в Хайфе, не разрешая ремонтировать и использовать для коммерческих нужд порт Бейрута[212]. Иностранные подданные могли попасть в Левант только через Каир, где они должны были получать паспорта и лицензии на право торговли. Англичане подолгу задерживали в Каире и Иерусалиме французских коммерсантов и свободно пропускали в Сирию множество своих соотечественников. Британская почтовая цензура не пропускала в Сирию и Палестину каталоги и буклеты французских торговых фирм[213].
Французы не без оснований подозревали англичан в подогревании антифранцузских настроений в Сирии, особенно сильных среди мусульманского населения. В Каире с ведома и согласия англичан действовали антифранцузские организации сирийских и ливанских эмигрантов — Ливанский альянс и Сирийский союз Египта[214]. В Дамаске центром пропаганды стал Арабский клуб, который организовывал антифранцузские демонстрации и направлял властям соответствующие петиции. Миссионеры клуба активно агитировали население на всей территории страны[215], а английские власти никак не препятствовали этому, несмотря на формальный запрет на политическую агитацию. Английские офицеры вели себя как полновластные хозяева всех оккупированных территорий и часто говорили, что французы в Сирии — не более чем непрошеные гости (des geneurs) и что рано или поздно они должны будут собирать чемоданы. Один из них даже заявлял сирийскому нотаблю: «Мы хорошо знаем, как отучить (degouter) Сирию от Франции и Францию от Сирии»[216]. Английские представители «на месте» были убеждены, что все население Сирии как на побережье, так и во внутренних районах, за исключением одних только маронитов Ливана, настроено враждебно по отношению к Франции и весьма благожелательно — по отношению к Великобритании. Еще 6 октября генерал Клейтон писал из Дамаска, что «французское влияние кажется слабым, и общая тенденция состоит в том, чтобы обращаться по всем вопросам к британским властям», а друзы «более благосклонно настроены к британцам, чем к любой форме контроля со стороны шерифского (то есть хашимитского — А.Ф.) правительства. Они точно не поддерживают французов»[217]. Спустя месяц настроения оставались такими же — единственной опорой французов были марониты, а мусульманское большинство выступало за «независимое арабское правительство при британской поддержке»[218].
Французы не отрицали известного падения своего престижа на Востоке, однако причину этого они склонны были видеть исключительно во враждебной пропаганде, которую вели против них как эмир Фейсал, так и сами англичане, которые, в частности, «купили» не только арабскую, но даже франкоязычную прессу в Бейруте. Французы, конечно, пытались восстановить связи со своей довоенной клиентелой, но слишком увлекались открытием христианских школ (что вызывало подозрения у мусульман) и мало думали об экономическом восстановлении страны
