Война Роузов - [43]

Он принес из ванной два бокала, плеснул в них водки, затем открыл окно, достал упаковку апельсинового сока и добавил сок в бокалы.

Сколько часов он провел, сидя взаперти в этой комнате? Ей всегда было любопытно, что он там делает, и однажды она даже подслушивала у двери. У него не было телевизора, всего одна или две книги. Комната больше походила на логово зверя, чем на жилище человека. Она уловила кислый запах, исходивший от Бенни, и тут же заметила, что пес как-то пробрался в комнату вслед за ними и теперь лежал вытянувшись на коврике в стиле арт деко около кровати. Бежевая основа коврика была грязная, вся в пятнах.

Она прошла в ванную, где стояло биде, которым она воспользовалась. В этом помещении с зеркальными стенами, с полом, выложенным мрамором, с шикарным оборудованием также было грязно и неуютно.

— Я не очень-то гожусь в домашние хозяйки, — сказал он, когда Энн вернулась в комнату. — Никогда этим не занимался. Мое поколение слишком привыкло полагаться на женщин.

— Почему бы тебе не пригласить горничную?

— Я ее даже на порог не пущу. Это же союзница Барбары, — он как-то странно посмотрел на нее. — Ты думаешь, я параноик?

Вопрос прозвучал угрожающе, и она предпочла не отвечать, садясь на высокую кровать.

— Так что ты собираешься делать в жизни, Энн? — спросил он внезапно, словно отбросив прочь угрюмые мысли.

— Джефферсон[37] — вот моя жизнь на сегодняшний день, — пробормотала она. Я бы хотела стать частью твоей жизни, молча сказала она ему.

Он по-доброму посмотрел на нее и тронул за голое плечо.

— Ты подарок, Энн. Подарок для детей. И специальный подарок для меня.

Барбара тоже благодарила, и теперь воспоминание об этом причинило ей боль. Как женщина она уступает Барбаре, но у нее не хватило духу спросить Оливера о его мнении.

— Я ведь не только отдаю, Оливер. Я еще и беру.

Он перестал ласкать ее.

— Теперь ты говоришь совсем как она.

На Энн накатила волна паники. Она давно обрела независимость и говорила с ним на равных. Ей не казалось странным выказывать ему свою привязанность в таких обстоятельствах. Теперь же ей открылась пропасть, лежавшая между ними. Он принадлежал к другому поколению, которое по-другому смотрело на женщин. Так вот что это такое, решила она, ощущая необычный прилив самоозарения, а вместе с ним чувство, что она становится союзницей Барбары.

— Никто теперь не хочет быть подчиненным, — мрачно изрек он. — Что такое случилось с мужчиной-охотником, мужчиной-защитником?

— Просто теперь не все разделяют идею о том, что мужская половина человечества владычествует и распоряжается женской.

— Но я тоже ее не разделял. Мы играли в одной команде. Я поддерживал все ее попытки стать независимой. Откуда же мне было знать, что эта сука лгала мне все эти годы? Все сплошное притворство, — черты его лица затвердели. — Может быть, у нас с тобой — тоже только притворство, — он состроил недовольную гримасу.

— Не притворство, — она твердо решила не обращать внимания на его гнев.

— Мне теперь приходится с подозрением относиться к женской искренности, — вздохнул он.

— Ты слишком обобщаешь, — осторожно ответила она, стараясь сохранить доверительный тон, хотя ее и задели слова Оливера.

— Может быть, и так, — согласился он. — Я знал не так уж много женщин. А одну женщину не знал, оказывается, вообще. Меня больше всего сейчас угнетает неспособность понять ее как следует, понять, что она чувствовала и о чем думала все эти годы, — он посмотрел на Энн и покорно вздохнул. — Не думаю, что когда-нибудь снова смогу поверить женщине.

— Я могу это понять, — сказала Энн. — Мы — скрытный пол. У нас целая куча маленьких грязных тайн, которые мы вынуждены замалчивать.

— У мужчин их тоже немало, — быстро ответил он.

— Ну что ж, раз мы теперь понимаем друг друга… — она положила руки ему на плечи и притянула к себе. Они любили медленно, нежно, без жадности и налета мимолетности. Он не спешил приблизить развязку. Наконец он перевернулся на спину и остался лежать рядом с ней, пальцы их рук были переплетены между собой. Повернувшись, она следила за тем, как дрожат его веки.

— Объясни мне одну вещь, — прошептала она. — Почему ты так держишься за этот дом? Зачем? Ведь семья уже все равно развалилась. Дом — всего лишь вещь. И все, что в нем находится, — тоже только вещи. Так зачем столько мучений из-за дома?

Его веки тут же взлетели вверх.

— Всего лишь вещь? Ты не понимаешь. Это же целый мир. Почему я должен позволить ей забрать с собой целый мир?

— Но ведь он также часть и ее мира, — мягко сказала Энн.

— Мы не можем жить с ней под одной крышей. Так как живем сейчас.

— Тогда почему бы тебе просто не продать его и не поделить с ней деньги?

— Но я и хочу отдать ей половину стоимости дома. Я платил за него. Своей головой. Своим потом. Господи.

Ей показалось, что он говорит заученными фразами, как актер, перечитывающий свою роль на репетиции. Внезапно Оливер замолчал и уставился в верхнюю часть полога.

— Оливер, что там? — спросила она.

Он лениво поднялся с кровати и пересек комнату. Медленно, сохраняя полное самообладание, но явно преследуя какую-то цель, он перенес стул в угол комнаты и встал на него. Голый мужчина на стуле смотрелся очень нелепо. Она оперлась на локоть и наблюдала за ним. Он покачал головой и предостерегающе поднес палец к губам. Вытянувшись, заглянул поверх полога, затем спустился вниз, достал халат из стенного шкафа и, все еще прижимая палец к губам, открыл дверь и выскользнул в коридор. Ей стало так любопытно, что она тоже поднялась и последовала за ним в комнату Евы, которая находилась рядом с его комнатой. Не обращая на нее внимания, он наклонился и начал шарить рукой вдоль плинтуса. Затем, обнаружив провод, проследил за тем, как тот уходит в сторону одного из книжных шкафов Евы. Провод выныривал из крошечного отверстия в стене возле самого пола.