Война по понедельникам - [37]

Он уселся на койку — пружины скрипнули — и поманил Игоря пальцем, предлагая сесть рядом.

— И что же это за идея?

— Завтра утром придет сторож. Охранник. Он принесет хлеб и воду. Он всегда приходит один. По виду сильный, и мне одному с ним не справиться, а вот вдвоем мы вполне…

— Значит, «вполне»? — перебил Бабаева Милорд. — Мы на него наваливаемся и дело в шляпе, а?

Нормальный человек. Почему ты ему не доверял? А он с ходу ухватил, с ходу поддержал.

— Да-да, — Игорь закивал. — Заманить его сюда и вдвоем навалиться. Только вот когда мы выберемся, я не знаю, куда идти и, вообще… где мы находимся, я не знаю. Но ведь это не проблема, правда? Главное — выбраться?

— Или допросить охранника, — медленно произнес Милорд, а потом вдруг снова, посмотрев Игорю в глаза, многозначительно подмигнул. — С пристрастием, а?

Бабаев не понял, что означает «с пристрастием», но идея ему понравилась. В самом деле, кому еще, как не охраннику, знать, насколько далеко от представительств Клуба они находятся? Впрочем, тут же Игорь подумал о том, что охранник-то как раз ничего этого знать не должен. Ведь он, судя по всему, на низшей должности в иерархии гипотетического противника, а таким, как он (и это Бабаев знал уже из курса современной социологии) обычно не считают нужным сообщать информацию более той, чем необходима для исполнения непосредственных обязанностей. Вышестоящие инстанции в этих мирах традиционно не привыкли разъяснять нижестоящим, что, зачем и где происходит; они привыкли отдавать приказы и ждать их беспрекословно точного выполнения. Это тебе не КА, где все равны и иерархия строится по признакам опытности и личных способностей — здесь охранник, скорее всего, ничего не знает, да и не хочет ничего знать…

— Но ведь главное — выбраться? — заторопился успокоить самого себя Игорь, отпугивая эти вполне здравые, но подрывающие веру в успех задуманного дела, мысли. — А там мы еще что-нибудь придумаем.

Милорд молчал, покачивая головой. Не ясно было: то ли он согласен с планом Игоря и просто беспокоят его те же самые вопросы об осведомленности стража, то ли думает он совсем о другом, о постороннем.

Только тут наконец Бабаев сообразил, что, в принципе, его визави должен знать о противнике гораздо больше, ведь ему уже пришлось убегать от людей в черном, и хотя в конечном итоге уйти от них ему не удалось (что повлекло за собой смерть Гашарти — черт, как неудачно, нелепо, и как жаль Сержа!), но по меньшей мере он должен хотя бы догадываться, кто они, люди в черном, каковы их цели и возможности.

— Милорд, — обратился к товарищу по несчастью Игорь. — А что вы знаете об этих людях?

— О каких людях? — рассеянно переспросил Милорд; он продолжал о чем-то напряженно размышлять.

— О тех, которые засадили нас сюда… Тех, которые убили Сержа… Если бы вы рассказали мне…

Игорь не закончил вопроса. Он увидел, что Милорд его не слушает. И Милорд действительно его не слушал. Вид он имел совершенно отрешенный.

Но протикала минута, и взгляд его прояснился. На губах появилась знакомая кривоватая ухмылочка, и в душе Игоря, как только он завидел ее, опять засвербило. Ну ничего не мог он с собой поделать, тем более что сам Милорд своим поведением, своими словами, всячески — настороженность Бабаева подкреплял. Даже просто манера держать себя с собеседником, присущая Милорду, напомнила Игорю не кого-нибудь из знакомых ему и уважаемых Альтруистов, а повадки мэра Питерполиса, который частенько появлялся в представительстве по тому или иному делу. Это позерство, это откровенное неумение и нежелание слушать собеседника, это пренебрежение и эти намеки. И недомолвки, и ужимки, и многозначительные жесты. Все это претило Игорю. Он ценил в людях честность, открытость в словах и поступках.

— Так, так, — сказал Милорд, с юмором Игоря разглядывая. — Бежать отсюда, значит, можно? И у тебя, значит, есть даже план? Что ж, уважаю. Ты из дергунков?

Бабаев снова, и в который уже раз, не понял вопроса. «Из дергунков »?..

— Я не…совсем… понимаю, — признался он неуверенно. — А кто это такие — «дергунки»?

Милорд хлопнул себя по колену и вдруг громко расхохотался. Можно сказать, он зашелся смехом, откинувшись спиной на подвальную холодную стену, и чуть слезы не брызнули у него из глаз. Но видно, сразу напомнили о себе скрытые травмы, и смех почти немедленно сменился громким надсадным кашлем. Когда приступ кашля наконец прошел, Милорд с минуту молчал, осторожно ощупывая бока. Потом встал и, не глядя более на Игоря, обратился к стене напротив с некоей высокомерной патетичностью в заметно подсевшем голосе:

— Господа судьи, — сказал он, — мы глубоко ошибались, когда думали, что перед нами предстал закоренелый преступник, из тех, что давно позабыли такие замечательные архаичные слова как «честь», «достоинство», «благородство». На самом же деле перед нами элементарный заморыш, господа! Один из множества других подобных ему и несчастных заморышей. Да-да, господа, мы могли бы догадаться об этом и раньше, ведь наш общий скоропостижно скончавшийся друг — я Сержа Гашарти, конечно, имею в виду — работал именно с этим замороченным контингентом Клуба, и кого еще я мог встретить в его резиденции, как не очередного подопечного? Но, господа, могу сказать в свое оправдание и то, что до сей поры лучше думал о разведчиках известной вам Империи! А они оказались не на уровне, не сумели, как видите, отличить песняра от заморыша. Невольно задумаешься, а стоит ли с ними сотрудничать в дальнейшем, а?