Война от звонка до звонка. Записки окопного офицера - [24]

— Товарищ комиссар, у вас есть сахар?

Я порылся в полевой сумке:

— Да, есть.

— Дайте мне, пожалуйста, кусок сахара, а то у меня сухари есть, а сахару нет.

— Так у меня еще и сливочное масло есть, сало шпик, будете кушать? — предложил я Карпенко.

— Нет, — спокойно ответил он. — Я люблю сахар с хлебом или с сухарями, а если к этому, допустим, еще клубничка, земляничка или, скажем, клюква, то для меня это просто деликатес.

Удивляясь его спокойствию, логическому и даже шутливому ходу мыслей, я спросил:

— Сильно болит нога?

— Да, болит, — опять спокойно ответил он. — Но что поделаешь? Скорей бы в госпиталь.

И тут я ощутил горькую обиду на себя! Может, именно из-за меня задерживается обоз с ранеными?! Может, эти минуты кому-то из раненых будут стоить жизни?!

Рванувшись с места, я бегом бросился разыскивать медработника, ответственного за эвакуацию раненых.

— Что ж вы не отправляете раненых! — со злостью закричал я на медичку, спокойно беседующую со штабным офицером. — Ведь там же есть умирающие!

Подняв на меня удивленные глаза, она спокойно сказала:

— А что же вы прикажете из-за одного-двух всех погубить? Вы же видите, что делается, — она подняла глаза к небу. Слышен был гул и взрывы налета. — Вот стемнеет — тогда и повезу. Кроме того, вы преувеличиваете. Умирающих там нет. Я всех тщательно проверила, что вам может подтвердить — вот, товарищ майор медицинской службы, — она указала на своего собеседника.

— Да-да, безнадежных в этой партии нет, — подтвердил начальник медслужбы дивизии.

Я с облегчением повернулся и посмотрел на стоящий с ранеными обоз. Надвигались вечерние сумерки. В небе все еще гудели фашистские самолеты. Где-то все реже и реже продолжали ухать пушки, рвались снаряды, но предвечерняя тишина овладевала пространством все шире и глубже. Лошади, запряженные в санитарные повозки, мирно дремали и, подергивая ушами, лениво обмахивались хвостами. Ездовые, собравшись в кучку, сидели на траве, курили и о чем-то негромко переговаривались. Карпенко по-прежнему спокойно сидел в своем углу санитарной двуколки и с завидным аппетитом продолжал грызть сухари с сахаром.

Наконец, закончив свою беседу с майором, медичка вприпрыжку побежала к обозу. Ездовые подскочили, и обоз тихо тронулся в путь.

ДЕЛА ЖИТЕЙСКИЕ

Фронт постепенно начал стабилизироваться, хотя постоянной линии все еще не было.

Закончились осенние дожди. За ними последовали сначала ночные, а затем и дневные заморозки. Листва с кустарниковых, осин, берез густо посыпалась на землю, как выстреленные конфетти. Подули холодные северные и северо-восточные ветры, и ночевать на воле под плащ-палаткой стало уже невозможно. Тянуло куда-нибудь в теплое убежище, страшно хотелось попариться в жаркой бане, надеть чистое белье. Но все это было только мечтой.

Блиндажей как таковых у нас фактически не было, разве что на командных пунктах полков и дивизии да где-нибудь в тылах, основная же масса солдат и офицеров продолжала по-прежнему находиться в окопах, траншеях, открытых щелях. Даже мы, саперы, и то лишь изредка сооружали для себя крытые землянки. Да и где же, когда их можно было соорудить? Ведь нам еще не удавалось постоять на одном месте и нескольких дней. Мы все время находились в маневренных боях. Но время шло, холода усиливались, и люди, волей-неволей, часто незаметно для себя, приспосабливались к новым условиям.

Однажды в конце дня я шел в тыл дивизии и на знакомом месте увидел совершенно незнакомое сооружение. В неглубокой лесной балке прямо под откосом была вырыта полупещера, над ней возвышалась широкая сложенная из камня труба, из которой валил густой дым. В былое время это сразу привлекло бы внимание фашистской авиации, но теперь она появлялась все реже и реже, видно, поредели ее ряды, да и погода стояла нелетная. А погода нелетная бывала все чаще и чаще, так что теперь где-нибудь в тылу можно было и задымить. Вот воспользовавшись такой обстановкой, саперы и соорудили баню и теперь топили ее. Вход был завешен плащ-палатками. Я заглянул внутрь сооружения. Невысоко над головой на четырех столбах висел дощатый потолок, пол был плотно устлан аккуратно обтесанными жердями, и в дальнем левом углу была сооружена печь с вмонтированным в нее большим котлом; позади котла кучей был навален булыжник, сквозь который красными языками прорывалось пламя горящих под котлом дров. Словом — типичная сибирская курная баня.

— Вечером будем париться, товарищ политрук, — не без гордости доложил мне сапер, хлопотавший здесь за старшего. — Мы вот уж и веничков достали, — похвалился он, указывая на лежавшую кучу банных веников с сухой березовой листвой.

— Молодцы, — похвалил я солдат, — это вы хорошо и вовремя придумали. Ну что ж, топите покрепче, попариться теперь в самый раз.

— Будьте уверены! Натопим так, что волосы будут трещать, — вновь похвастал все тот же сапер.

Пока я закончил свою работу в политотделе дивизии, наступила ночь. Хотя было и не такое уж позднее время, все же осенью в лесу темнота наступает как-то особенно быстро. Возвращаться на КП дивизии было уже поздно и одному небезопасно, поэтому я зашел в нашу хозяйственную роту, располагавшуюся здесь же, неподалеку, в надежде помыться в бане, поменять белье, переночевать и, словом, отдохнуть до утра.