Война не Мир - [31]

― Погоди. А официально мессию не назначают?

― Официально могут назначить кого угодно. Но кто его будет слушать? Офицерам на самом деле до задницы, кто и как будет управлять ― сержанты, салаги или дедушки. Главное, чтобы распоряжения начальства кто-то доносил до земли, и чтобы никто не умер.

― Да ну?

Художник кивает.

― А кому надо, чтобы о гарнизоне писали газеты? ― говорит он.

Я не знаю принципов глобального управления. Вероятно, они вытекают из потребностей большого бурлящего организма в нужном месте и в нужный час. Когда исламские фундаменталисты ходили по городам и поселкам СА с плакатами «Русские в Рязань, татары в Казань», российские армейские части, стоявшие на территории, ни во что не вмешивались. «Жарким февралем», мартом, апрелем и прочими не холодными месяцами, когда демоисламисты терзали маленькую страну, наши части продолжали нести срочную службу за своими заборами, слышали погромы и пули сражений и, наверное, мечтали о дембеле. Тогда уже вышел приказ не забирать призывников далеко от дома, и в частях было много местных: и националов, и эмигрантов. Местные призывники в отличие от тех, кто приехал издалека, не могли сидеть за забором. Они брали срочные отпуска и не возвращались в часть. Они бежали домой, помогать своим. Шла война. На сбежавших из армии забивали и не искали, как дезертиров. Некоторые из них не успевали даже пройти исламские патрули на горных перевалах и были убиты, добираясь до дома, кто-то даже не пробовал прорваться домой, а сразу присоединялся к враждующим сторонам по интересам. Те солдаты в новеньком снаряжении с девственными пластиковыми щитами, которые в роли защитников народа от исламистов робко бродили по улицам в первые дни военного положения, были отрядами умиравшей светской власти. Позже эти профессионалы ― президентский батальон и милиция ― перешли на сторону демоисламистов. В итоге за местное население вообще никто не впрягался и не мог защитить их домов. Народное ополчение против бесновавшей в СА Партии исламского возрождения началось с гражданского парня Сангака. В мирное время этот Сангак был простым кулябским авторитетом. Говорят, до того, как поднять народное сопротивление, он тусовался барменом в местном клубе. Знаменитая российская 201-я дивизия, стоявшая в СА, очнулась, когда основная масса воевавших друг друга уже перерезала, и граница с Афганистаном совсем потеряла стабильность. Только после этого наши войска вышли из-за заборов и официально записали под себя стихийный Сангаковский (народный) фронт, в приказном порядке меняя нелегальные автоматы Калашникова на законное оружие и выдавая матерым ветеранам СА пятнистую хэбэшку вместо произвольной одежды, в которой они ушли воевать год назад. Законным оружием уже довоевывали. Исламисты готовили свою армию идейно и материально, как утверждают, еще с 70-х годов, квартируясь по всей России. Сангак, кажется, просто встал с кровати. Роли красной армии я тут до сих пор как-то не догоняю. Но однажды, возможно, прозрею, и все пойму…

― Теоретически, ― продолжает художник, ― руководить слепой солдатской массой должен сержант. Мы ― я и еще пара ребят ― были сержантами. Но по негласным армейским понятиям до статуса организующей силы нам надо было служить как минимум по полгода. Офицеры, тем не менее, вызвали именно нас и стали объяснять, что мы должны взять на себя ответственность. Больше некому. Мы посовещались между собой и решили попробовать.

Он замолкает. Наверное, решение властвовать далось не легко.

…В гражданской бойне в СА случайно осталась одна беременная эмигрантка. Она бы успела смыться, но побоялась, что в дороге начнутся роды. Первый бой на улице она видела из окна. После того, как бой кончился, беременная еще час смотрела на трупы. Потом она пошла и сколотила соседский тыл. Среди убитых они нашли раненных, и осмотрев остальных, заподозрили, что если бы не телились, удалось бы спасти еще пару штук. Возможно, тыловые себе льстили. Но с тех пор подъездные партизаны больше не ждали окончания боя. Они стали таскать раненных из огня.

― Я был инициатором той авантюры, ― говорит художник, ― остальные ребята, вместе с которыми нас вызвали офицеры, меня поддержали. Один, Валера, мой друг (до этого мы с ним все время ругались, потому что он считал, что я сволочь), сказал: да, давайте попробуем. А как пробовать руководить? Это нужно построить всех один раз, чтобы люди поняли, что это всерьез. Дальше все начинают нормально питаться, понимают, что кушать строем приятней, чем быть голодным и начинают жить в заданном режиме… А как это «всех построить»?

Я боюсь, что он начнет рассказывать всякие гадости.

― Ты же не скажешь словами: «Друзья, давайте построимся!», ― говорит он, ― и я придумал ход. Была осень. Зная трепет восточных людей к чистоте личных вещей…

― Пачкали? ― радостно восклицаю я.

― Хаха. Восточные парни почему-то чаще нас мылись. И они бережно относились к одежде. И вообще холили имидж.

― Честь мужчины? ― спрашиваю я.

― Это правда! ― художник почему-то настроен, что я буду ему не верить, ― чистая одежда для них очень важная вещь. Они тратили кучу времени на то, чтобы привести все в порядок: стирали, ушивали гимнастерки, чистили обувь… Если под контролем у тебя внешний вид, ты способен взять в свои руки все остальное. Они так считали. Наверное, это правда.