Война на весах Фемиды. Война 1941—1945 гг. в материалах следственно-судебных дел. Книга 2 - [80]

Первое дело, которое рассмотрел И мая 1943 года военно-полевой суд 100-й стрелковой дивизии под председательством майора юстиции Веремчука. вряд ли подпадало под Указ от 19 апреля 1943 года. По приговору суда был осужден и повешен рядовой 472-го стрелкового полка Гузенко, задержанный 7 мая при попытке перейти на сторону немцев с фашисткой листовкой — пропуском[316]. Лишь после рассмотрения нескольких подобных дел Главное управление военных трибуналов подготовило указание о том, что Указ от 19 апреля не подлежит расширительному толкованию и военно-полевые суды должны рассматривать дела, непосредственно связанные с немецко-фашистскими злодеяниями над мирным населением и пленными красноармейцами.

Об одном таком деле в отношении бывшего начальника полиции Супрягинской волости Почепского района Орловской области (в настоящее время — Брянская обл.). Н. Конохова, рассмотренном военно-полевым судом суда 18-й гвардейской стрелковой дивизии, рассказал Ф. Дунаев[317].

В сентябре 1943 года, после того как части 53-го гвардейского стрелкового корпуса освободили Почепский район, начальнику отдела контрразведки «Смерш» подполковнику Царькову доложили, что в деревне Шиячи задержан Николай Конохов, работавший при немцах начальником волостной полиции.

На допросе 23 сентября 1943 года задержанный показал: «В начале января 1942 года в деревню приехал начальник полиции Супрягинской волости Куриленко и предложил мне поступить в полицию. Недолго думая, я согласился. И с этого времени до августа 1943 года работал в волости полицейским. Моя деятельность заключалась в борьбе с хулиганством, выполнении заданий старшины волости, а также установленных немцами заданий по сбору с населения деревень налогов — мяса, хлеба, картофеля и других продуктов для поставки немецкой армии. Больше я ничего не делал. Каждый месяц мне платили 24 немецкие марки, а последние четыре месяца я, как начальник волостной полиции, получал 60 марок».

Конохов о многом умолчал, пытаясь уйти от ответственности. Когда же допросили односельчан, те подробно рассказали, как он избивал и издевался над людьми, как реквизировал скот и продукты питания. Причем, не только для немцев, но и для себя лично.

25 сентября 1943 года на обвинительном заключении, составленном в «Смерше» и утвержденном его начальником и прокурором, командир дивизии генерал-майор Заводовский наложил резолюцию: «Конохова Николая Васильевича предать военно-полевому суду».

В тот же день, в присутствии селян, было проведено судебное заседание военно-полевого суда 18-й гвардейской ордена Красного Знамени стрелковой дивизии под председательством гвардии капитана юстиции Чупракова.

Николай Конохов в суде признал вину в содеянном и рассказал о том, о чем умолчал на первом допросе: «.. силой оружия заставлял местных жителей выполнять необходимые для немцев работы и поставки. А когда крестьяне оказывали сопротивление и не отдавали скот и хлеб, я иногда толкал их и бил. Более того. тех. кто оказывал сопротивление, доставлял в волость, где с ними расправлялось гестапо…»

После допроса предателя о совершенных им преступлениях рассказали свидетели и потерпевшие. А затем был оглашен приговор: «Конохова Николая Васильевича на основании части I Указа Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года подвергнуть смертной казни через повешение с конфискацией всего имущества. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит»[318].

Интересные воспоминания о том. в какой обстановке проходили процессы военно-полевого суда, рассказал в своих воспоминаниях известный юрист профессор 3. Черниловский, который в годы войны был помощником военного прокурора 43-й армии. Он писал:

«Запомнился мне судебный процесс в Демидове, что в Смоленской области. Здесь были схвачены и арестованы не успевшие ретироваться гестаповские агенты.

Клубное здание, предназначенное для суда над ними, было заполнено до отказа. За наспех сколоченной загородкой сидели двое, один лет 25–30, другой совсем еще мальчишка. Оба «наши».

По недавнему указу суд над ними проходил по упрощенной процедуре, и назывался он «военно-полевым». Обвинение возлагалось на военную прокуратуру. Защиты не полагалось. Равно как и обжалования. Но конфирмация приговора о смертной казни сохранялась: соответствующей компетенцией наделялся командующий армией.

Мерой наказания служила смертная казнь через повешение. Публичная. На главной площади.

Оба обвиняемых, уже прошедшие через следственный механизм тех лет. давали свои показания с потрясающей откровенностью: доносили, участвовали в облавах, расстреливали…

Свидетели, главным образом женщины, робко и стараясь не глядеть на палачей, загубивших близких им людей, сообщали суду и затаившемуся залу страшные подробности. Волнение мешало им, и они замолкали на полуслове…»[319].

В архивах центральных органов военной юстиции сохранились и другие обнаруженные автором материалы, в том числе обобщающего характера, которые позволяют приподнять завесу секретности, долгие годы покрывавшие деятельность военно-полевых судов.

Изучение докладов председателей военных трибуналов фронтов позволяет сделать вывод, что наибольшее число дел слушалось военно-полевыми судами, сформированными в составе 1-го Украинского фронта. Они рассмотрели за 2 года (с мая 1943 по май 1945 г.) 221 дело на 348 человек