Война на весах Фемиды. Война 1941—1945 гг. в материалах следственно-судебных дел. Книга 2 - [18]

После этого командира Щ-422 стала преследовать полоса неудач. Сначала ему пришлось досрочно возвращаться на базу, поскольку ударом незакрепленной переборочной двери раздробило во время шторма три пальца. В следующем походе Малышев безуспешно атаковал ряд транспортов противника и только 26 января 1942 года сумел расстрелять из 45-мм пушки норвежский мотобот «Морильд» и пленить его команду. Но на следующий день вновь промазал, не сумев поразить торпедой вражеское судно. А затем сам был атакован эсминцем Z-24 и вновь прервал поход, так как от удара глубинной бомбы оказались повреждены гирокомпас и балластная цистерна подлодки.

Историки обратили внимание, что в этом походе А. К. Малышева, видимо, не случайно сопровождал комдив капитан 2 ранга И. А. Колышкин, которому как раз в эти дни присвоили звание Героя советского Союза. Видимо, уже тогда что-то настораживало командование в поведении командира Щ-422. Правда, по возвращении из этого похода Малышева все же наградили орденом Ленина. Но подозрений с него не сняли. Они усилились, когда в двух последующих походах Щ-422 не провела ни одной удачной атаки и оба раза вновь досрочно возвращалась на базу.

Адмирал Колышкин писал в мемуарах по этому поводу:

«В июне, возвратившись из похода с Шуйским, я с изумлением узнал, что, пока мы были в море, Малышева отстранили от командования лодкой.

До сих пор мне нелегко отдать себе отчет, что случилось с этим командиром. В январском походе он, по моим наблюдениям, без опаски вел поиск и атаки, не проявлял растерянности, когда лодка камнем летела вниз под аккомпанемент взрывов глубинных бомб. Но после Малышев несколько раз выходил в море и возвращался с неизрасходованными торпедами, хотя, вероятно, израсходовать он их мог — «Щ-422» имела встречи с противником. Комиссар лодки старший политрук Дубик, превосходно знавший командира, не мог отрицать, что его действия при встречах с врагом носили печать чрезмерной, труднообъяснимой осторожности. В июне Малышев вышел в море с новым комиссаром — старшим политруком Табенкиным. Через несколько дней Табенкин дал радиограмму в базу с просьбой отозвать лодку. У командира явно ничего не клеилось. Как объяснить все случившееся? Возможно, январский поход с его свирепыми бомбежками, а затем гибель нескольких лодок морально надломили этого недостаточно твердого человека. Впечатление, которое произвели на подводников первые боевые потери, не следует преуменьшать. Однако подавляющее большинство командиров и краснофлотцев сумело овладеть своими чувствами, и неудивительно, что в крупном коллективе все же оказался человек, который так и не смог пережить потрясения»[69].

Итак, Колышкин считал, что Малышев надломился, стал осторожничать, не смог пережить потрясения…

Серьезное потрясение, перенесенное Малышевым еще до начала войны, было связано с другой подлодкой — Щ-424, на которой он служил тогда старпомом. 20 октября 1939 года на выходе из Кольского залива, у мыса Летинский, Щ-424, под командованием К. М. Шуйского, столкнулась с рыболовецким траулером РТ-43 «Рыбец». Удар в левый борт «щуки» был такой силы, что она буквально через несколько минут затонула на большой глубине. 32 моряка, находившиеся в лодке, погибли. Спастись удалось лишь нескольким подводникам[70] — тем кто был на мостике, в том числе К. М. Шуйскому и А. К. Малышеву. Последний в сложившейся критической ситуации предлагал командиру более безопасное расхождение правыми бортами, но, Шуйский продолжал действовать в соответствии с правилами судовождения. В результате, ситуация вышла из-под контроля, на лодке началась паника. Краснофлотцы перестали выполнять команды Шуйского и даже не доложили ему о пробоине.

Следствие пришло к выводу, что находившиеся на мостике командиры, в том числе Малышев, не приняли необходимых мер к удержанию лодки на плаву и спасению 32 моряков. К. М. Шуйскому и капитану траулера А. П. Дружинину предъявили обвинение в умышленном потоплении подлодки. Военный трибунал, рассматривавший это дело 7 декабря 1939 года, также пришел к выводу, что вина командира лодки и капитана траулера является обоюдной. Оба были приговорены к высшей мере наказания[71]. Военком политрук Кондаков был осужден на 10 лет лагерей, лоцман лейтенант Соколов — на 6 лет лагерей. Малышев же отделался дисциплинарным взысканием, наложенным на него командующим Северным флотом[72].

Эту трагедию Малышев, безусловно, помнил всегда. И старался действовать так, чтобы не повторить ее. Поэтому и осторожничал. Но только ли этим можно все объяснить? Вряд ли. Его поведение в последнем восьмом походе[73] во многом объясняется неприязненными отношениями, которые с самого начала сложились у него со старшим политруком А. Е. Табенкиным. Нормальные отношения с ним и не могли сложиться, поскольку Малышев понимал — для каких целей приставлен к нему представитель политотдела флота. Сам Табенкин тоже не скрывал, что его задача — пристально наблюдать за командиром.

В походе А. Е. Табенкин скрупулезно фиксировал, как Малышев отказался от проведения атаки по обнаруженной 31 мая немецкой субмарине, а 2 июня — по конвою противника. Малышев, в свою очередь, относился к инструктору политотдела с нескрываемой издевкой.