Война на уничтожение. Что готовил Третий Рейх для России - [33]
В полной мере расовое унижение прочувствовали те наши соотечественники, которые в 1941–1944 годах были угнаны из отчего дома на принудительные работы в рейх. Знак OST стал ещё одним — наряду с «еврейской» жёлтой звездой Давида — позорным символом расового унижения в нацистской Германии. Он демонстрировал воплощение жестокой юношеской мечты Гитлера: рейх стал настоящей колониальной империей, в которой гордым господам из метрополии прислуживали покорённые туземцы. Мысли о возможной расплате пока мало кому приходили в голову: весной-летом 1942 года штурм Берлина Красной армией представлялся германской элите столь же маловероятным, как штурм Лондона сипаями. Поэтому с «восточным быдлом» не церемонились.
В середине XX века в самом центре Европы расцвели самые настоящие невольничьи рынки, о которых выставленные на продажу люди из Петергофа, Орла или Киева ещё несколько лет назад могли лишь читать в увлекательных романах Жюля Верна. «Экваториальная Африка. Страна рабов и работорговцев», — слова «пятнадцатилетнего капитана» Дика Сэнда наверняка вспоминались таким же пятнадцатилетним ребятам, когда покупатели на «бирже труда» оценивающе смотрели на их тела.
«Остаток ночи мы провели в холодных сырых бараках, — вспоминала остарбайтер из Стрельны Вера Фролова. — Мы сидели на полу, на грязной вонючей соломе, и, конечно, никому из нас было не до сна. А утром загремели засовы, распахнулась дверь, и два охранника по очереди стали вытаскивать нас по крытым ступеням на улицу. Потом, собрав нас вместе, погнали, как стадо баранов, по узкой улочке на маленькую площадь, вокруг которой стояли подводы и нетерпеливо прохаживались взад и вперёд какие-то „господа“. Площадь эта и здание перед ней и оказались пресловутой „биржей труда“, а ожидающие люди (мне тошно называть их людьми!) — и были теперешними нашими хозяевами.
И началась церемония купли-продажи „живого товара“ с Востока. Я не могу без чувства отвращения и гадливости вспоминать всё то, что происходило там, на этой площади, в тот день.
Они набросились на нас, как стервятники, выхватывали из толпы, щупали, мяли, открывали рты, считали зубы. Да, да, в просвещённой, цивилизованной Германии они считали у нас зубы, как на ярмарке лошадей!
Вот один из „хозяев“, длинный и сухопарый немец, потянул меня за рукав из толпы невольников и, оглядев со всех сторон, подтолкнул к группе уже отобранных „восточников“. Сквозь общий многоголосый плач я услышала крик моей мамы. Этот крик, резанув прямо по сердцу, вывел наконец меня из состояния какого-то тупого, безразличного оцепенения, в котором находилась ещё со дня пребывания в лагере. Задыхаясь от ужаса, от страха потерять маму, я ринулась к столу, который вынесли прямо на площадь и за которым безразличные чиновники уже оформляли первые купчие. С дрожью в голосе, с трудом отбирая в памяти нужные слова, я по-немецки говорила им о том, что они не имеют права издеваться над нами только за то, что мы — русские, что это бесчеловечно, это жестоко разлучать близких людей.
Чиновники молча, с усмешкой смотрели мне в рот, а среди „хозяев“ произошло вдруг какое-то движение. Человек пять их направились ко мне, а один, круглый и пузатый, опередив всех, проворно схватил за руку. И мне стало ясно, что не мои возвышенные слова произвели на них какое-то доброе действие, а просто моё умение немножко владеть языком привлекло ко мне их чисто деляческое внимание»197.
Наиболее тяжёлая участь выпала на долю тех остарбайтеров, которых массово скупали крупные промышленные предприятия концернов «Крупп», «Сименс», «Опель», «Юнкерс» и другие. Они жили в специальных лагерях, выстроенных возле заводов, и выводились на работы в сопровождении вооружённой охраны с овчарками. Местом обитания были бараки с нарами в два ряда и каменным полом, которые ночью запирались на замок. Рабочий день официально составлял двенадцать часов в сутки, рабочая неделя была шестидневной, но нередко администрация принуждала «восточников» работать сверхурочно.
«Нары были двухъярусные, матрасы набиты колючей соломой, такая же подушка, серая простынь и два одеяла. Бараки насквозь продувались ветром. Вокруг лагеря была колючая проволока и вышки с пулемётами по углам. Лагерь охраняли полицейские с собаками. После того как одежда, взятая из дома, сильно истрепалась, нам выдали синие из очень грубой ткани костюмы: брюки и куртку. На ногах мы носили деревянные колодки, которые очень сильно натирали ноги. Вместо фамилии у нас был рабочий номер»198, — рассказывала о лагерном быте остарбайтер из Таганрога Лидия Гаврилова.
