Война на улицах - [31]

Свой автомат он нацелил на точку, куда устремился беглец, и тот не стал отказываться от полученного предложения. Из-за груды поваленных коробок появилась фигура в белом халате. В руках ничего не было, зато глаза были налиты злобой. Жестко и холодно глядя на Уинстона, лаборант выплюнул фразу на немецком языке.

— Что он сказал? — попросил помощи Уинстон у Красавчика, стоявшего за его спиной. Среди прочих талантов за рядовым числилось знание пяти европейских языков, на которых он мог изъясняться практически свободно.

— Он назвал тебя черным говноедом, — доложил Красавчик без тени эмоций. — По-моему, не очень вежливо с его стороны. Ты как считаешь?

Уинстон с трудом сдержался, чтобы не дать ответ из «хеклера-и-коха», говорившего на всех языках. Очевидно, человек в белом халате был химиком и надзирал за производством наркотика в лаборатории. Наверняка он обладал ценной информацией, и нужно было сохранить ему жизнь, пока его не допросили. Так решил для себя Уинстон.

Внезапно лаборант встал по стойке «смирно» и резко вскинул вверх правую руку, тем самым допустив большую ошибку. В ситуациях, когда были задействованы террористы и заложники, солдаты САС были обучены реагировать с молниеносной быстротой. Никаких отступлений от установленных правил не предусматривалось, и сдача в плен была однозначной — полной и безоговорочной. Любое неожиданное и резкое движение расценивалось как возможная угроза, и реакция была соответствующей.

Прогремел «ремингтон» в руках Твидлидама, и на расстоянии менее двенадцати футов лаборант принял в грудь всю силу удара. Безукоризненно чистый халат окрасился кровавыми брызгами, как картина художника-абстракциониста. Тело взмыло в воздух и было отброшено назад на кучу коробок. Последовало недолгое полное затишье.

Молчание прервал Твидлидам.

— Прошу прощения. Кажется, я сделал что-то не то?

Уинстон повернулся к нему с мрачной улыбкой. Ругать молодого солдата за содеянное было бессмысленно. О гибели, кажется, единственного оставшегося в живых свидетеля можно было, конечно, сожалеть, но Твидлидам был здесь ни при чем: он свято выполнил инструкцию. Так ему и сказал Уинстон, чтобы облегчить его участь.

— А какого хрена он это сделал? — не сдержался Твидлидам после короткой паузы.

Уинстон ответил горькой усмешкой.

— Он хотел нас поприветствовать по старой нацистской традиции, — пояснил он. — Ты слишком молод, чтобы помнить о таких вещах.

Из глотки Твидлидама вырвался короткий нервный смешок.

— Господи! Скажите, сержант, с кем мы здесь имеем дело?

Уинстон пожал плечами.

— Не имею ни малейшего представления, солдат. — Признался он. — Никто ни хрена нам ничего не объясняет.

12

Ночной клуб «У Нормы Джин» располагался в полуподвальном этаже дома, стоявшего в квартале бывших складских помещений. О местонахождении клуба возвещала небольшая вывеска на уровне земли и неоновая реклама, на которой была изображена Мэрилин Монро. Здание выглядело опустевшим, почти заброшенным. На темную улицу изнутри вырывались звуки ритмичной музыки.

Внешне клуб был непримечателен, и трудно было понять причину его привлекательности, но все говорило о том, что он был популярен. Спрятавшись на противоположной стороне улицы, Карни вел наблюдение уже больше часа и заметил, что поток посетителей не иссякал. Среди них попадались пары в вечерних туалетах, как если бы они спешили на банкет у лорд-мэра лондонского Сити. Клиенты клуба были преимущественно белыми, и сплошняком шла молодежь.

Карни не дано было понять, что главной приманкой для посетителей служил именно непритязательный внешний облик клуба, хозяева которого соответственно обустроили все внутри, построив на этом свою рыночную стратегию. Клуб был рассчитан на богатых, тянущихся к грязи. Хорошо задуманный и спланированный облик неухоженного заведения создавал иллюзию спонтанности, образ временного, переходного пристанища, в котором можно было себе позволить все, в том числе недозволенное при иных обстоятельствах. Несмолкаемый грохот музыки, подавляющий деятельность мозга, в совокупности с алкоголем и дорогими наркотиками завершали картину вседозволенности.

Карни вышел из укрытия и пересек улицу, чтобы присмотреться к происходящему получше.

— Ты чего здесь шляешься, дед? — остановил его грубый голос, раздавшийся у вдоха в клуб и не оставлявший сомнений, что его обладатель готов перейти от угроз к действиям.

Карни посмотрел в холодные и наглые глаза крепкого вышибалы, загородившего ему дорогу. Полицейский сделал обманное движение, как бы стараясь обойти препятствие, но вышибала тоже двинулся в сторону и по-прежнему стоял у него на пути, уже не скрывая намерения ввязаться в драку.

— Ты что, отец, оглох? — прорычал он.

Карни не двинулся с места, внимательно изучая своего противника. Он был молод, не старше двадцати двух лет, и хорошо сложен: мощная грудь, широкие плечи, над которыми торчала голова с коротко стриженными светлыми волосами, посаженная на бычью шею. Этому человеку больше бы подошла рыбацкая роба, но на нем был принятый у клубных швейцаров наряд: черный смокинг, снежно-белая рубашка с кружевами и черный галстук-бабочка, что было явно не к месту на такой фигуре. Ростом крепыш был выше шести футов и весил примерно пятнадцать стоунов, или почти сто килограммов. Скорее всего, в прошлом боксер, подумал Карни, и наверняка не очень искусный. Из тех, кто отличается неповоротливостью и глупостью, не способен к маневренной защите и полагается исключительно на свою массу и тяжелый удар. Но при этом отнюдь не из тех, кого можно легко убрать с дороги, и Карни не стал пытаться. Ему, естественно, мало понравилось обращение «дед», но нужно было сохранить самообладание.