Война на реке - [83]

От пленных узнали, что халифа примерно с 5000 воинов движется на север к колодцам Гедида, о которых мы уже слышали во время рекогносцировки Ширкелы. Они находились где-то в двадцати пяти милях от места сражения. Войска уже были утомлены после стольких усилий. Пруд был такой грязный, что даже верблюды отказывались пить из него, к тому же в баках оставалось очень мало воды. Поэтому добраться до колодцев Гедида было жизненно необходимо. Но представим себе, что будет, когда уставшие войска, измученные жаждой, дойдут до колодцев, где их встретят немалые силы дервишей, которые их уже захватили! Сэр Реджинальд Вингейт решил, однако, рискнуть, и за несколько минут до полуночи колонна опять тронулась в путь. Местность была неровная, ночь душная, часы текли, и страдания пехоты [334] делались невыносимыми. Многие падали на землю от усталости. Утром 24 ноября, в девять часов, солдаты с огромным облегчением встретили известие о том, что кавалерия заняла колодцы, не встретив там никакого сопротивления. Вся вода, остававшаяся в баках, была немедленно распределена. Пехота освежилась и побрела дальше, и к полудню расположилась у пруда с относительно чистой водой.

В Гедиде, как и в Нефисе, был захвачен один дервиш. От него узнали, что армия халифы стоит лагерем в семи милях к юго-востоку. Со стратегической точки зрения его позиция была весьма неблагоприятной. Путь на север ему был прегражден. Отступать на юг ему пришлось бы через безводную местность, густо поросшую лесом. И поскольку захват запасов зерна, сделанных фуражирами Федила, затруднял как отход, так и наступление войск халифы, было весьма вероятно, что он не станет уклоняться от боя. Поэтому Вингейт решил атаковать его на рассвете.

Оставив обоз у воды и дав интендантам инструкцию выступить в четыре часа, войска снялись с места в полночь. В три часа, когда до позиции противника оставалось около трех миль, армия развернулась в боевой порядок. Иррегулярные стрелки прикрывали фронт, за ними шли XIII-й и IX-й Суданские полки, позади следовала артиллерия и пулеметы Максима. Осторожно, без лишнего шума, войска вновь двинулись вперед, и тут вдали тишину разорвал барабанный бой и длинный протяжный рев боевой трубы. Врага не удалось застать врасплох. Около четырех часов войска дошли еще до одного низкого гребня, относительно свободного от зарослей, и заняли эту позицию. Кавалерию отвели с фронта, вперед выдвинули несколько пикетов пехоты, а остальные войска залегли в высокой траве на гребне и стали дожидаться рассвета.

Примерно через час нёбо на востоке стало бледнеть, приближалось утро, было видно, как в сумеречном свете медленно пробираются назад пикеты, а позади них, у ряда деревьев, стали собираться едва заметные расплывчатые белые фигуры. Сэр Реджинальд Вингейт, опасаясь, что дервиши неожиданно бросятся на него, приказал всем встать и открыть огонь. Началась громкая и частая стрельба. На нее немедленно ответили. Огонь противника мерцал широким полукругом; особенно энергичному [335] обстрелу подверглись египтяне на левом фланге, и им пришлось срочно прислать подкрепление. Когда совсем рассвело, стали видны большие группы дервишей, с криками бросившиеся в атаку. Но огонь с нашей стороны был слишком сильный, и их эмиры не могли вывести их дальше опушки леса. Как только это было замечено, Вингейт скомандовал общее наступление, и все войска, двинувшись быстрым шагом вниз по пологому склону, погнали противника через лес к лагерю, стоявшему в полутора милях оттуда. Здесь, скучившись под соломенными крышами, собрались 6000 женщин и детей. Все они, вместе со многими даже не ранеными воинами, знаками выражали свою готовность сдаться и просили пощады. В половине седьмого прозвучал сигнал «прекратить огонь». Только тогда стало ясно, какие жестокие потери понесли дервиши. На одном участке, не более чем в двадцать ярдов, лежали все самые знаменитые эмиры некогда широко раскинувшейся империи дервишей. Халифа Абдулла, пронзенный несколькими пулями, мертвый распростерся на овечьей шкуре. Справа от него лежал Али Вад-Хелу, а слева — Ахмад Федил. Перед ними в ряд лежали неподвижные телохранители, за ними — менее знатные вожди, а позади — куча убитых и раненых коней. Такая зловещая сцена предстала взору британских офицеров с первыми утренними лучами, и для многих из них она означала завершение тяжелой и опасной задачи, растянувшейся на многие годы. И пока они с изумлением, смешанным с благоговейным страхом, созерцали все это, из под кучи тел выбрался совершенно невредимый маленький эмир Донголы Юнее, который добавил несколько недостающих звеньев к цепи этого повествования. При Омдурмане Абдулла оставался в тылу — он сидел верхом за холмом Сургэм, но в этой последней битве он находился в передних рядах. Чуть ли ни при первом залпе его сын, Осман Шейх-эд-Дин, был ранен, и, когда его уносили, он убеждал халифу спастись бегством. Но последний, с тем драматическим достоинством, которого порой не хватает более цивилизованным воинам, отказался. Он спешился и приказал своим эмирам сделать то же самое. Затем он сел на овечью шкуру и приготовился встретить свою судьбу. По странной случайности при этой последней сцене борьбы с махдизмом не присутствовали всякие сомнительные личности, и только Осман Дигна, бежавший с поля [336] боя, на короткое время обрел постыдную свободу, за которой последовало долгое и еще более постыдное рабство. 29 эмиров, 3000 воинов и 6000 женщин и детей сдались в плен. Египтяне потеряли троих убитыми и двадцать три человека ранеными.