Война на море - Эпоха Нельсона - [32]

Здесь нужно заметить, что не администрация завершила последовательные усовершенствования Британских эскадр. Причина этому та, что в действительности жизнь Британской морской силы заключается не в Адмиралтействе, но в тех летучих отрядах, в которых мало-помалу готовились главные предпосылки успехов, изумивших потом весь мир. Нужно ли было вдохнуть жизнь, душу в этот огромный флот?.. Адмиралы берут на себя эту задачу - разжечь живительный пламень. Гуд, Джервис, Нельсон передают из рук в руки творческий светильник, и завещают один другому род отдельного царства. Под недоверчивыми взорами английского Адмиралтейства, создается как бы отдельная династия начальников.

Перед тем, как Нельсон готовится принять наследие Джервиса, небесполезно постараться разобрать среди лучей света, какими озаряет фортуна своих любимцев, настоящие черты этой резко обозначенной личности. "Наглость Нельсона, - писал в 1805 г. адмирал Декре к Наполеону, - равняется его неспособности; но он обладает редким качеством - не иметь к своим капитанам никаких претензий, кроме как на храбрость и счастье. По этому выходит, что он доступен для советов, и что в трудных обстоятельствах он командир только по званию, а на деле за него управляет другой". Это чересчур жесткая трактовка самого знаменитого из английских адмиралов; но тем не менее, такое мнение, как оно ни поражает своей грубостью, заключает в себе зародыш мнения справедливого и могущего служить основанием беспристрастному суждению истории. Нельсон был, без сомнения, величайшим из английских адмиралов, но если бы ему менее везло, и его соотечественники, такие же строгие, как и адмирал Декре, провозгласили бы его самым неспособным. В самом деле, Нельсон был одинаково дерзок, одинаково пренебрегал всеми правилами как в тех случаях, где он торжествовал, так и в тех, где фортуна ему изменяла. При Абукире и Тенерифе, под Копенгагеном и Булонью тактика его одна и та же; разница только в успехе. Везде та же смелость, то же увлечение, та же наклонность испытывать невозможное. Вся тактика Нельсона, со всем ее величием и ее ошибочностью, заключается в одном правиле: броситься с решимостью в самый эпицентр борьбы и надеяться на товарищей, чтобы выйти из нее победителем. Это правило внушал он капитанам своим под Булонью, это же правило выполнял он на деле, до последней минуты жизни. Следя за ним на поле битвы, изучив его средства и их результаты в великих событиях, им совершенных, чувствуешь невольное желание, вопреки принятым мнениям, приложить к нему слова Джервиса о победителе при Кампердоуне{22}: "Это был храбрый офицер, не углублявшийся в тонкости тактики, в которых он скоро бы запутался. Увидев неприятеля, он поспешил к нему, не заботясь о том, какой выстроить ордер баталии. В своем стремлении победить он рассчитывал на мужественный пример, какой он хотел подать своим капитанам, и результат соответствовал его надеждам".

Легко можно понять, что для такой эксцентричной тактики даже и дисциплины Джервиса оказалась бы недостаточно. Нужно было к этой дисциплине прибавить новый элемент: пламенное усердие, страсть в повиновении. "Я имел счастье, милорд, - писал Нельсон к лорду Гау после Абукирского сражения, командовать армией братьев, и потому ночное дело совершенно клонилось в мою пользу. Каждый из нас знал, что ему делать, и я был уверен, что каждый из моих кораблей будет искать в огне французского". Подобное доверие весьма упрощает положение, и может извинить некоторые неосторожности. И если этой уверенности никогда не изменяли, если Нельсон из всех английских адмиралов был более других поддерживаем своими капитанами, то (и на этом пункте можно настаивать) он обязан был таким преимуществом не фортуне, но собственно себе и самому ревностному повиновению, какое внушают не неумолимо строгие постановления, но добровольная преданность. Вот отчего его смелость и его усердие делались заразительны; вот отчего в его эскадрах, испытавших такие долгие и трудные крейсерства, видели всегда (чего, может быть, не нашли бы во флоте Джервиса) довольные, веселые лица и тот вид благополучия, который всегда радует сердце начальника.

После победы Нельсон всегда великодушно перекладывал заслуги на своих капитанов. Всегда готовый признать помощь, оказанную в огне, он при Абукире звал к себе командира корабля "Минотавр", чтобы отблагодарить его за помощь, поданную им во время сражения. Так в другом, менее блистательном деле, будучи еще только капитаном корабля "Агамемнон", он относил к своему старшему лейтенанту все похвалы, какими осыпали действия его корабля. "Никогда, - писал он, - ни один офицер, не подавал лучшего совета в более благоприятную минуту". Геройское сердце этого человека чувствовало, что между ним и его офицерами преданность должна быть взаимна; и действительно, во всех случаях он защищал их интересы с тем же рвением, с каким они старались содействовать его славе.

С этим похвальным усердием Нельсон соединял простоту обращения, которая всегда так привлекательна в людях высокого достоинства. Он не боялся унизить свое звание, общаясь с окружающими, и охотно признавал превосходство их во многих из тысячи мелочных подробностей, какими изобилует морское дело. Таким образом, он отдавал справедливость специальным достоинствам и умел вызывать, как говорил Декре, советы, которые часто неожиданным светом озаряли его соображения. Впрочем, он думал, что участие каждого в окончательном плане облегчит его выполнение. Уверенный, что не должно быть ничего безусловного в предначертанном заранее плане, он требовал не столько точного исполнения своих приказаний, сколько искреннего и усердного содействия.