Война на Кавказе. Перелом - [77]

– Организовывать атаку для их освобождения слишком поздно!

– Смотрите, вон подходят! – крикнул мой адъютант.

С другой стороны Консулова (Свободного) внезапно появилась батарея штурмовых орудий. Но что это? Батарея остановилась на почтительном расстоянии от села, не делая никаких попыток вступить в бой.

– Да командира этой батареи надо отдать под трибунал! – пробормотал мой адъютант. – Прошу господина майора направить донесение об этом в штаб.

Несколько позже в своем донесении о ходе боя в штаб артиллерийского полка я сообщил и об этом инциденте. Прежде чем дать дальнейший ход этому документу, командир полка навел справки о командире батареи штурмовых орудий. Затем он позвонил мне и сказал следующее:

– Я разобрался в инциденте с батареей штурмовых орудий. Она находится в составе авиаполевой[33] дивизии люфтваффе и не имеет никакого боевого опыта. Это было ее первое столкновение с противником. Должны ли мы настаивать на том, чтобы ее командир, который, возможно, был отважным летчиком, был отправлен в военный трибунал и приговорен по меньшей мере к лишению звания и пребыванию в штрафном батальоне? Не лучше ли дать ему возможность проявить себя или вернуть обратно в авиацию? Я буду говорить с его командиром, хода вашему донесению не дам. Согласны?

– Так точно, господин полковник.

Но вернемся к сражению за Консулов (Свободный). Пока мы еще злились на поведение батареи штурмовых орудий, стоявший рядом с нами румынский полковник неожиданно произнес:

– Слава богу! В бой вступила германская пехота!

Позади батареи штурмовых орудий внезапно появились цепи германских пехотинцев, побудив тем самым и батарею прийти в движение. Но еще до того, как те и другие достигли деревни, орудия моей 2-й батареи снова открыли интенсивный огонь. Что же там произошло? Естественно, я узнал об этом только позже, но сообщу здесь об этом тотчас же.

Когда русские штурмовали огневые позиции батареи, дело дошло до рукопашной. Почти все орудийные расчеты один за другим пали в бою или получили тяжелые ранения. Пять артиллеристов, получивших только легкие ранения или вообще невредимых, были взяты русскими в плен. Лишь один человек избежал этой бойни, унтер-офицер, получивший пулевое ранение в плечо навылет. Ему удалось добраться до погонщиков вьючных животных, которые скрывались в дальней части деревни, и собрать их для контрудара. Ему удалось сделать это главным образом потому, что русские были заняты грабежом – они рылись в вещах артиллеристов, находившихся в блиндаже рядом с огневой позицией. Позднее было точно установлено, что русские растаскивали только продукты и письма, пришедшие по полевой почте, которые они использовали как заменитель сигаретной бумаги. Наш офицер привел мародерствующего противника в полное замешательство, штурмом отбил батарею и тотчас же открыл из орудий огонь по отступающему противнику. Но все это представляло собой только часть боя. Другие силы русских действовали, уже оставив деревню далеко у себя за спиной, и здесь нарвались на посланных на помощь артиллеристам германских солдат. Вскоре мы поняли, что и здесь бой клонится в нашу пользу. Поэтому мы вернулись в хату, чтобы по телефону поставить штаб дивизии в известность о новом изменившемся положении. Из соседнего двора, где расположился Герд Мейер со своим штабом и где находился также пункт связи с нашими передовыми наблюдателями, мне удалось установить необходимое соединение. Когда телефонист во время моего разговора со штабом случайно бросил взгляд в окно, он заметил на удалении ста пятидесяти метров от нас русских пехотинцев, во все большем количестве прибывавших из расположенной справа от нас низины и приближавшихся к дому. Схватив стоящий посреди комнаты пулемет, телефонист открыт дверь и длинной очередью сразил первых русских, уже почти подошедших к дому. Эта неожиданность сработала, и вся масса пехотинцев, кроме оставшихся неподвижно лежать на земле, немедленно скрылась обратно в низине. Но оттуда тотчас же по нам был открыт огонь, и враг, явно почувствовавший наши слабые места, пошел в организованное наступление. Похоже, приближались наши последние часы.

Но тут мне было дано узнать, что старый толстый румынский вахмистр, в котором я увидел столь мало героического, на самом деле, как и считали все его офицеры, является подлинным героем.

Отдавая команды резким, непреклонным тоном, он собрал человек тридцать из команды своего штаба – денщиков, поваров и телефонистов. Став сам во главе этого воинства, он быстро повел их на прорвавшихся русских.

Герд Мейер растерял бы свои лавры смельчака, если бы ему не удалось отбить удар противника со своими немногими людьми. Я думал, дело дойдет до рукопашной, но неприятель, несмотря на свое преобладание, снова отошел в низину. Наши люди стали преследовать отступающих и исчезли из вида. По звукам боя мы решили, что противник теперь оказался между двух огней. Ожесточенная перестрелка продолжалась около десяти минут. Затем наступила полная тишина. Я напряженно вслушивался некоторое время и тут заметил полковника, который, стоя рядом со мной перед нашим домом, вопросительно глядел на меня. Затем он показал пальцем на устеленный телами павших луг, на котором появилась плотная фигура нашего вахмистра. Тяжелыми шагами вахмистр приблизился к нам. Его китель был пропитан кровью. Остановившись перед полковником, он щелкнул каблуками и отрапортовал словами, которые я здесь непременно должен привести: