Война Львов - [33]

Удар! Клянусь, я видел лицо мейсенца, которого прошил копьём насквозь вместе с щитом. Древко не выдержало такого удара и с треском сломалось. Я был готов к этому и выхватил меч. Первым ударом раскроил череп какого-то наёмника, его не спас и добротный шлем-полусфера. А потом завертелась обычная канитель.

— Неплохой ход, — окидывая поле боя взглядом художника, бросил Мортимер. — Такими темпами вы, Диомель, потеряете всех мейсенцев.

Граф ничего не сказал. После дуэли между Мортимером и Венсаном, фиариец практически перестал общаться с ним, ограничиваясь лишь сугубо деловыми репликами. Однако это не мешало ему осознавать правоту загадочного седого "мистера". Стрелять салентинцы больше не могли и от них не было никакого толку, а если руанцы доберутся до тех, кто стоят за спинами мейсенцев, им конец. Можно рискнуть и подождать пока они дадут ещё залп, но результат его будет отразится больше на тех же мейсенцах, нежели закованных в сталь по уши рыцарях. Диомель, скрепя сердце, отдал стрелкам приказ отступать. Ещё успеют отойти в укреплённый лагерь, прежде чем и без того неширокая цепочка мейсенцев растает окончательно. Сейчас он был благодарен неуёмной гордости наёмников, позволившей сейчас вывести из-под удара салентинцев.

— Не пора ли нам ударить? — поинтересовался Эдмунд Аредин, подъезжая к Диомелю.

— Не пора, — отрезал разозлённый фиариец.

Он понимал, что рыцарская кавалерия уже ничего не решит. Заболоченный берег Гильда, который, по его замыслу, должен был сковывать врага, теперь обратился в колоссальное препятствие для контратаки. Но делать нечего. При осаде лагеря (а в том, что она последует Диомель не сомневался) понадобиться каждый пехотинец, так что Вольфа надо спасать.

— Готовьтесь, — бросил он Аредину, надевая свой шлем-армэ.

Берег Гильда буквально вскипел под копытами нагльских рыцарей и их фиарийских союзников. Грязь летела во все стороны, так что враги стали похожи на каких-то болотных тварей, чем на людей. Мейсенцы, завидев подкрепление, подались назад, а в образовавшийся между нами мизерный зазор врезались фиарийцы и нагльцы.

От вражьего копья я уклонился, как учили в Гартанге, откинувшись в седле, насколько позволяла высокая задняя лука, и поворачивая корпус. Тяжёлое "жало" царапнуло по нагруднику моей кирасы, не причинив вреда. В ответ я ударил его владельца по ничем не защищённым рукам, он взвыл, хватаясь за обрубок правой, распоротой до кости левой. В спину его врезался ехавший следом, едва не вылетев из седла. Он-то и стал моей следующей жертвой. На сей раз я бил в плечо. Ошарашенный противник не сумел хоть что-либо предпринять и лишь удивлённо воззрился из-за забрала своего шлема на вставший торчком аванбрас, копья однако из рук не выпустил. Новый удар обрушился на его грудь. Алек, нанесший его, буквально прорубил кирасу, оставив на ней жутковатый след, похожий на рваную рану.

Головой крутить было некогда. Фиарийцы наседали. В первых рядах их рубился поразительно знакомый рыцарь в готическом доспехе и ведрообразном топхельме. Именно он помог нам с Алеком выбраться из деревни, когда мы собрались преследовать "покойников". И вот он мчится мне навстречу, размахивая странный мечом с клинком чёрного цвета, окантованным багровой полосой. Наши рыцари разлетались от него в разные стороны, настолько сильными были удары, обрушивающиеся на них. Навряд ли, я был его целью, просто он нёсся в одном направлении, прорываясь через наши ряды, он убивал ради самого убийства, таких у нас зовут Рыцарями Смерти, а в Эребре — берсерками. И тут на пути его встал Алек. Странный меч разрубил щит и наплечник моего друга, словно они были сделаны из бумаги, а не лучшей салентинской стали. Алек ударил в ответ, не думавшего об обороне врага, не обращая внимания на боль, но его клинок отскочил от доисходного топхельма. Я понял, что дело плохо и Алека пора выручать.

Я вонзил шпоры в бока коня, заставляя его одним прыжком преодолеть расстояние до схватившихся Генриха (я вспомнил, наконец, имя рыцаря) и Алека. Используя инерцию этого прыжка, я обрушил на топхельм свой меч, перехватив его обеими руками, щит давно превратился в плоский кусок мятого железа. Генрих покачнулся в седле, силушкой уж Господь меня не обделил, но и мои руки онемели — доспех у противника оказался прочнее чем я мог подумать. Тут же Алек ткнул его колющим в грудь — клинок лишь скользнул по кирасе, а опомнившийся Генрих изо всех сил рубанул его по шлему. Я вовремя успел подставить под удар свой меч и едва сумел удержать его, настолько силён оказался наш враг. Острая боль пронзила обе руки до самых плеч. Тем временем Алек ударил коня, заставляя подъехать вплотную к противнику и попытался ткнуть его в щель доспеха. Клинок не вошёл и на четверть дюйма, словно упершись в незримую и непреодолимую стену. Генрих глухо рассмеялся под топхельмом, но смех его оборвал удар шестопёра Орвика, обрушившийся на плоскую верхушку доисходного шлема. Звон пошёл гулять почти колокольный, что однако совершенно не смутило Генриха, он продолжал рубиться с нами как ни в чём не бывало — готический доспех принимал на себя все удары без какого-либо ущёрба для его владельца. Но и на помощь ему никто не спешил, слишком уж глубоко он забрался в наши ряды, фиарийцы с нагльцами подались к укреплённому лагерю, прикрывая отступающих мейсенцев.