Война - [2]

— Помощница! Я воюю — она пули льет!.. Завтра не уснешь, помощница?

— А! — Она махнула рукой. — Я, когда работаю, вообще как машина! Могу не есть даже!.. Теперь налево!

— Будильник не услышим. — Он остановился.

— Я все равно не лягу!

— Принеси. — Он опустил ее на пол. — Давай, давай быстро! Она помчалась в свою комнату, вернулась, поставила будильник на пол в коридоре и с размаху бросилась к лейтенанту.

— Расшибешься! — Он засмеялся. Отодвинулся.

Будильник гулко тикал в коридоре.

— А здесь мое самое любимое зеркало, венецианское. Знаешь, как зеркала проверять? Свечку подносишь — если один раз отражается, значит, простое зеркало. А если много раз — значит, венецианское. Очень красивая вещь.

Они стояли в пустой комнате, смотрели на светлое пятно на обоях, где когда-то висело венецианское зеркало.

Ей хотелось, чтобы у нее все было хорошо, чтобы он не волновался за нее:

— А я сразу привыкла одна. Я вообще могу: когда страшно — я сразу не думаю, и все.

— А если разбомбит?

— А! — Она махнула рукой. — Что сейчас думать: разбомбит? А!..

— Молодец, — сказал он. — Ладно, дальше пошли. Пошли, пошли, время тикает, вперед! — Он повел ее дальше.

Они сидели в дальней комнате на развалившемся диване.

— Они у нас в деревне каждый год отдыхали, я ей все время на заказ шила. А родители умерли — взяла и к ним приехала сюда. Они сразу приняли. Ну, не шить, в домработницы… У меня родители в один день угорели, я говорила?.. А расскажи про тебя.

— А я вчера с девушкой познакомился. Она мне письма писать будет.

— А я сроду ни одного письма не написала.

— Тогда я ее, наверное, с собой заберу. Мне без нее — смэрть!.. — Он замотал ее в одеяло, обнял.

Она вырвалась, выскочила из одеяла, закрыла дверь в коридор:

— А то тикает!..

Они смеялись до упаду в комнате, которая раньше была столовой. Они вымыли и накормили кошку. Кошка вылизывалась, мокрая, тощая.

Они опять были в ее комнате, доедали его гостинцы.

— Отработаешь сегодня — выспись как следует. Вообще отдыхай побольше. — Он был спокоен, прощался легко, благодарно. — Тебе главное — войну переждать. А потом у тебя хорошая жизнь будет, вот увидишь… Плохо, что не поспала… Черт, точно Еремин спирт вытащил! Я помню, что брал. Это он так говорит: смэрть. Это он утром сказал: иди, пока зовут. Про тебя. Нет, по-хорошему, правда. С увольнительной помог.

— Только, Саш, давай к соседке вместе пойдем, — попросила она.

— Зачем?

— За бумагой. У нее точно есть, и она дома сейчас, я точно знаю.

— Не, Танюш… Не надо никого…

— Пойдем! — Она тянула его за руку. — Ты постоишь — и она не заругается, что поздно!

— Не, Тань, без меня.

— Постоишь — и все! Наверху, вот над нами!

Он вырвал руку. Зло, как чужой.

Она испугалась. Напряглась.

— Начинается, — сказал он. — Утром какая была смелая-хорошая. — Он тряхнул ее. — Ну!

Она робко улыбнулась, села. Он усмехнулся:

— Уселась. Ну-ка, быстро к соседке! Чтобы одна нога здесь!.. — И не договорил, она была уже на лестнице.

Вынеслась наверх, через одну-две ступени, стучалась:

— Что?! Кто?! — испугались в квартире.

— Извините, что поздно! Это Таня Агеева, из двадцать девятой, Игнат Иваныча домработница! Мне тетрадку надо!

— Игнат Иванович эвакуировался! Какая Таня?

— А меня оставили! Тетрадку дайте, пожалуйста! У меня человек с фронта! С фронта!!!

Соседка высунулась с тетрадкой:

— А почему вы ночью стучите? Я вас не знаю.

— Спасибо. — Таня выхватила тетрадку.

Через ступеньку-две понеслась обратно, чуть не врезалась в стену с размаху, с размаху вбежала в коридор — его не было. В комнате его не было.

Ей стало страшно, жутко, она крикнула:

— Ну?! — и заорала изо всех сил.

— Ты что?! — Он выскочил из-за двери.

— Я думала, ты ушел. — Страх прошел сразу, она засмеялась. — Шинели-то нет!

— Дура… Я напугать хотел. Орет, как зверь, — обнял ее. — Ты что?

— Дали тетрадку, — сказала она. — Напишем?

Пальцы не гнулись — привыкли к другой работе.

— Курица. — Он отобрал у нее ручку, вырвал лист бумаги из тетради, написал номер своей части, вырвал еще лист. — Давай говори, что писать. А то не понравится.

— Здравствуй, дорогой мой муж Саша, — сказала она.

— Ладно! — Он шлепнул ее по спине. — Муж!.. Время посмотри.

Она взглянула на будильник в коридоре: было почти пять.

— «Здравствуй, дорогой мой муж Саша», — прочитал написанное. — Дальше пишу: «Как ты воюешь?» Да?

Она вскочила, убежала. Принесла ему связку ключей, положила в карман шинели:

— Ключи. Меня не будет, чтобы на улице не стоять.

— Ну вот что ты!.. Ладно. «Как ты воюешь?» — Поцеловал, погладил: — Чудо ты!.. — Стал писать дальше: — «Я живу нормально», да? «Верю в нашу победу…» Говори, что писать. «Береги себя» писать? Как твои подружки пишут?

— Я так быстро не могу, — смеялась она от счастья.

— Тогда сиди тихо. Пишу: «Учусь думать головой. Забыть тебя не могу…»

Она встала.

— Куда? Я кого воспитываю?

— Сейчас. — Она быстро вышла в кухню.

Положила в ложку кусок сахара, растопила над огнем, послушала, как Саша вдруг засмеялся в комнате. Вылила расплавленный сахар себе на ладонь, скорчилась, чтобы не завизжать от боли, обмотала руку тряпкой…

И вернулась к нему, села тихонько.

— Смотри! — Он улыбался, ему нравилось письмо. — «Здравствуй, дорогой мой муж Саша. Как ты воюешь? Пишет тебе твое чудо. Я живу нормально. Верю в нашу победу. Учусь думать головой… Любимый мой! До самой смерти не забуду эту ночь!..» Время посмотрела?