Война конца света - [30]

Галль вернулся в харчевнюж, не переступая порога, сказал Эпаминондасу Гонсалвесу:

– У меня хватит безрассудства выполнить вашу просьбу.

– Wonderful! – подражая ему, воскликнул тот и просиял.

V

Антонио Наставник так часто повторял в своих проповедях о приближении воинства Сатаны, которое схватит его, а Канудос предаст огню и мечу, что, когда несколько всадников, прибывших из Жоазейро, сообщили, что рота 9-го пехотного батальона заняла городок и готовится к маршу на Канудос, эта весть никого не застала врасплох.

Пророчества сбывались, слово становилось делом. Канудос заклокотал; мужчины и женщины, старики и молодежь стали готовиться к обороне: чистили винтовки, карабины, дробовики, кремневые, с дула заряжающиеся ружья, набивали патроны, точили ножи и кинжалы. Те, кому не хватило оружия, расхватали мачете, серпы, самодельные пики, пращи, охотничьи самострелы, колья, камни.

В ночь перед началом конца света весь Канудос собрался у Храма Господа Христа-у остова божьего дома с недостроенными колокольнями и торчащими как ребра стропилами, – чтобы послушать проповедь Наставника, и жар внимавших ему насыщал душный, как перед грозой, воздух. Антонио Наставник был погружен в себя больше, чем когда бы то ни было. Выслушав гонцов из Жоазейро, он не произнес ни слова, продолжал наблюдать за тем, как укладывают камень, утрамбовывают землю, носят песок и щебень, и был так занят своими думами, что никто не осмеливался прервать его размышления неосторожным вопросом. Но, готовясь к бою, люди чувствовали, что их изможденный вождь одобряет эти приготовления, и, смазывая самострелы, чистя ружья и карабины, суша порох, они знали, что вечером устами Наставника с ними говорить будет сам господь.

И вот, стоя под звездным небом, при полном безветрии, установившемся словно бы для того, чтобы ни одно слово не пропало впустую, он заговорил, и голос его был так безмятежно спокоен, что прогнал страх даже у самых робких. Он заговорил сначала не о войне-он стал рассказывать о грядущем, о том времени, когда исчезнут грех и страдание. Полчища Сатаны будут рассеяны и уничтожены, перед Страшным судом настанет царствие святого духа. Будет ли Канудос столицей этого царства? Если захочет того господь. Сгинут неправедные законы Республики, и священнослужители, отринув мирскую суету, вновь, как во времена первых христиан, станут ревностными преданными пастырями господнего стада. Прольются дожди на сертаны, и они зазеленеют; будет вдоволь скота и злаков, хлеба и мяса; исчезнет голод, и люди смогут хоронить своих усопших в обитых бархатом гробах. Но сначала надо одолеть рать Антихриста, надо сделать крест и хоругви с ликом Спасителя, чтобы враг понял, на чьей стороне крестная сила. Нужно биться с ним, как бились осаждавшие Иерусалим крестоносцы, – читать молитвы, петь псалмы, славить Пречистую Деву и господа. И так же, как победили крестоносцы язычников, так и они, бойцы во имя Христово, повергнут во прах нечестивую Республику.

В ту ночь никто в Канудосе не сомкнул глаз. Одни молились, другие чистили оружие. Все были настороже, а тем временем искусные руки сколачивали крест и шили хоругвь-то и другое было готово еще до рассвета. Крест был в три локтя длиной и два-шириной, на хоругвь пошло четыре сшитых вместе простыни, на которых Блаженненький изобразил белую голубку, раскинувшую крылья, а Леон из Натубы красивыми четкими буквами вывел слова краткой молитвы. В Канудосе осталось лишь несколько человек, отобранных Антонио Вилановой, чтобы строительство Храма не останавливалось (его возводили днем и ночью, отдыхая только по воскресеньям), – все же остальные, едва рассвело, выступили по направлению к Бенденго и Жоазейро, готовясь доказать силам зла, что у истины есть еще на свете защитники. Наставник не видел, как они уходили, – он молился за них в маленькой церкви святого Антония.

Им надо было пройти десять лиг до встречи с солдатами, и они шли, громко читая молитвы, распевая гимны, славя господа и Наставника. На привал остановились лишь однажды, преодолев гору Камбайо. По нужде выбегали из неровных рядов, делали свое дело, спрятавшись под куст, а потом догоняли шествие. Целый день и целую ночь шли они по пересохшей пологой равнине, и никто не жаловался на усталость, не просил отдыха. Было непохоже, что они идут навстречу врагу, – люди с удивлением узнавали, что эта толпа направляется в бой. Они напоминали скорее шествие богомольцев в день церковного праздника, многие и оделись как на праздник-во все новое. Они сжимали в руках оружие, выкрикивали угрозы и проклятья дьяволу и Республике, но и в эти минуты счастье, сиявшее на их лицах, сводило на нет ненависть, звучавшую в их словах. Открывали шествие бывший раб Жоан Большой и бывший разбойник: Педран – один нес хоругвь, другой-крест; а ними шли Мария Куадрадо и Алешандринья Koppeа, держа ковчежец с нарисованным на куске холста изображением Иисуса, а следом, вздымая тучи пыли, валила нестройная толпа. Многие сопровождали молитвы свистом своих тростниковых дудок, которым пастухи собирают стадо.

По пути, незаметно для самих себя, люди перестроились; каждый хотел оказаться рядом с односельчанином, давним знакомцем, приятелем, родственником: с приближением решающей минуты их властно потянуло к тем, кто уже был проверен крутыми обстоятельствами и на кого можно было положиться. Люди, которым уже приходилось проливать свою и чужую кровь, выдвинулись вперед, и при подходе к Уауа, когда в воздухе зажглись мириады светлячков, Жоан Апостол, Меченый, Трещотка, Жозе Венансио, братья Макамбира и еще несколько человек из числа беглых и разыскиваемых окружили крест и хоругвь, заняв место в первых рядах этой удивительной процессии, представлявшей собой нечто среднее между шествием богомольцев и войском, следующим походным порядком.