Война и причиндалы дона Эммануэля - [71]

Федерико судорожно попытался выстрелить еще раз. Теперь заело самозарядный механизм, и Федерико еще возился с непривычным карабином и непривычным затвором, когда ягуар, чьи глаза пылали ненавистью и ошеломительным свирепым бесстрашием, прыгнул. Огромные лапы ударили врага в плечи и опрокинули навзничь. Ягуар вонзил когти, острые клыки в мгновение ока разорвали Федерико горло.

Он умер, будто засыпая. Невероятная тишина разрослась в душе, и было совсем не больно. На миг он вспомнил Франческу, какой она стала красивой. Подумал об отце, как тот простил его за украденную винтовку. С жалостью припомнил убитого крестьянина, которого не уберег от стервятников. Как учитель Луис просил подстрелить стервятника. И как мама печет пироги.

– Я пыталась тебя удержать, – произнес тот самый голос, что не был голосом Ремедиос. Трудно сказать, открыл ли Федерико глаза и увидел Парланчину, или она привиделась ему в смертном сне. Она склонилась над ним, карие глаза полны слез, длинные волосы ниспадают на лицо.

– Ты девушка из моих снов, – сказал Федерико. – Прекрасная лесная дикарка.

Парланчина улыбнулась.

– Ты, как и я, умер непорочным. Я пыталась тебя удержать. А ты оттолкнул меня. Пойдем, я тебя провожу.

Федерико увидел, как она красива: нежная, прелестная кожа, наливающаяся грудь, длинные стройные ноги. Она протянула руку, помогая ему подняться, и он пошел с ней рядом. Федерико не видел, как ягуар разрывает на куски его тело, красивое и совершенное, как у Парланчины, не видел и не слышал, как Аурелио прикрикнул на кошку, и та ушмыгнула. Он видел только профиль Парланчины, что вела его за руку, искоса поглядывая и улыбаясь, будто знала какой-то озорной секрет.

Аурелио раскрыл могилу Парланчины. На подстилке из кустарника лежали ее чистые белые косточки. Среди них – такие же чистые кости ее любимца оцелота. Термиты хорошо потрудились. Аурелио уложил Федерико рядом с Парланчиной и в последний раз взглянул на стройное тело, на загоревшее под горным солнцем лицо. Подвинул тело ближе к другим останкам – пусть их косточки перемешаются.

Закрывая могилу, он припомнил, как впервые увидел Федерико, когда тот еще мальчишкой случайно убил невинного человека, вспомнил, как Парланчина ходила за ним по джунглям.

– Гвубба, – упрекнул он, – ты привела мальчика к смерти, потому что его любишь?

– Нет, папасито. Я старалась его уберечь. Есть вещи, которым нельзя помешать. Он сам пришел к смерти, потому что любит меня.

Аурелио взглянул в ее темные сияющие глаза, желая удостовериться, что она говорит правду. Парланчина улыбнулась в ответ грустно и счастливо.

– Так, стало быть, ты не вышла за бога?

– Не вышла, папасито.

26. Расцвет полковника Асадо

Когда на следующее утро полковник пришел на службу и открыл дверь камеры юриста-радикала, в нос ему ударило жуткое зловоние стоялой мочи. Юрист с запекшейся кровью на губах и подбородке воплощением униженности скорчился на краешке подстилки.

– Выходи! – приказал полковник. – И попомни на будущее, кого следует уважать.

– Уважать? – Юрист поднял голову. – Как можно уважать тех, кто исповедует насилие?

– До тебя я ни разу никого не ударил, ты первый, – ответил полковник. – Я поступил как мужчина, а не как солдат.

Юрист-радикал горько рассмеялся.

– Вы хотите получить сведения о людях, которые сражаются за лучшую жизнь. Вам нужно, чтобы все оставалось, как сейчас. Ради этого вы готовы зверски избить живого человека. Вы фашист!

Полковник ничего не ответил. Вышел из камеры и запер дверь. Через несколько минут вернулся с ведром и шваброй.

– Прежде чем уйдешь, прибери-ка здесь, – сказал он.

– Я отказываюсь, – ответил юрист. – Не моя вина, что меня заперли в помещении, где нет туалета.

Полковник сунул ему в руки швабру:

– Либо уберешь, либо отсюда не выйдешь.

Он запер дверь и отправился на первое собеседование.

Сегодня оказалось гораздо легче давить и пугать и без того перепуганных людей. Одну учительницу полковник наотмашь ударил по лицу, а к вечеру в камерах сидели уже трое отказавшихся говорить, включая юриста, который в своей камере убрал, но пригрозил судом за неправомерное лишение свободы. Полковник не знал, как с этим человеком поступить, – боялся, что тот действительно подаст в суд, и все закончится расстрелом.

По дороге домой он раздумывал: «Он – червяк, насекомое, тот самый осадок, где происходит брожение, что вызывает анархию и гибель отечества». Вспомнив слова генерала Рамиреса, что подрывные элементы необходимо удалять из кровеносной системы общества «навсегда», полковник подумал: «Ну да, этот ползучий гад – самый настоящий подрывной элемент, точно». Он решил выполнить свой патриотический долг, но из-за этого всю ночь не спал.

Утром, преодолевая отвращение и дрожь в руках, полковник застрелил юриста. Когда стемнело, он вытащил обмякшее тело и затолкал во вместительный багажник «форда». Выехав за город, бросил труп на городской свалке и сверху присыпал мусором. Ночью бездомные псы раскопали останки, и поутру мусорщики обнаружили полуобглоданный труп. Местная газета дала несколько строчек о происшествии, а личность покойника установить не удалось. Тело похоронили, на могиле поставили деревянный крестик с надписью «Неизвестный».