Особенно сказалось это в другую пору — во время Отечественной войны 1812 года. 1812 год — знаменательная эпоха в жизни русского общества, объединившая усилия многих русских людей на борьбу с врагом. «Начиная от Смоленска, — пишет Толстой, — во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать»
В патриотическом движении участвует армия, партизаны, гражданское население. Патриотический подвиг способен совершать тот, кому дороги судьбы России: смоленский купец, поджигающий свою лавку, княжна Марья и госпожа Баздеева, не желающие жить под началом французов и покидающие свои насиженные места, мужик, не дающий сена неприятельской армии, граф Мамонов, жертвующий полк для народного ополчения. Многие эпизодические лица, безымянные герои создают широкий фон, изображающий народное патриотическое воодушевление. Салон Анны Павловны Шерер со своими интригами еще жив, но Толстой отводит ему в третьем томе романа сравнительно незначительное место
«Картина нравов», созданная Толстым, не замыкается пределами одного сословия, одной касты. Война или мир — спор о будущем России, спор о сущности национального характера.
Наполеон огнем и мечом пытается всюду утвердить свой авторитарный порядок. Французский драгун, взятый в плен эскадроном Денисова перед Аустерлицким сражением, «то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш ариергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас», — заключает Толстой. После оставления русскими Москвы потрясенный Пьер «бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок». Потом, работая над последними частями «Войны и мира», Толстой еще раз обнажит свою мысль: Пьер видит «несомненные признаки разрушения того французского порядка, который владел им. Этот порядок мог погубить его и чуть не погубил его» (т. 15, с. 68).
Во всей образной системе произведения раскрывается его главная художественная идея — от войны к миру. Непосредственное ее выражение дано в основном сюжетном движении: от Тильзитского мира, мира двух императоров, к миру народов, к миру двух невраждующих армий. С этой точки зрения в четвертом томе романа очень значительны сцены, показывающие французских солдат и офицеров в кругу русской армии.
Многие герои романа, включая главных героев (князь Андрей, Пьер, Наташа, Кутузов), показаны на грани войны и мира. То это герой сугубо мирный в военной обстановке (Пьер, Наташа), то военный (Кутузов, Долохов), приходящий к идее мира. Психологически сложен образ Николая Ростова с его «чувством войны» при виде неприятеля, — один человек в полку, другой — дома, в своей семье. Таков Тихон Щербатый, самый полезный человек в партизанской партии. И это не раздвоение личности, а эстетическое единство ее выражения. Герой прозревает, испытав и «войну» и «мир», приобретает новый жизненный потенциал.
Вспоминая в разговоре с князем Андреем свою недавнюю службу в Дунайской армии, завершившуюся выгодным для России Бухарестским миром с Турцией, Кутузов делает симптоматичное признание: «Да, немало упрекали меня… и за войну и за мир… а все пришло вовремя…» (т. III, ч. 2, гл. XVI). То же самое было и в 1812 году: упреки в медлительности, критика стратегических планов, доносы и т. п., а в конечном счете — победа, изгнание французов с русской земли. «Война» и «мир» в устах Кутузова — и связанные понятия, и единый художественный образ, обобщающий все главные перипетии военной страды, испытываемой народом.
В этом образе — весь 1812 год — с будущим решающим сражением, с умной, терпеливой тактикой, которая обратит остатки армии завоевателей в бегство. В этом образе есть трагические моменты («Когда же, наконец, решилось то, что оставлена Москва?») и уверенный исход: «Да нет же! Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки» (т. III, ч. 3, гл. IV). Кутузов, естественно, не провидец, не оракул. В изображении Толстого он — человек, видевший противоречия жизни и находивший в себе и других силы для их преодоления на своем поприще. Это — национальный герой, «истинно величественная фигура», — так заключал характеристику Кутузова писатель.
