Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть третья - [2]

— Совсем нет, — как бы обидевшись, сказал Nicolas.

— Да, да, — как бы сама с собой говоря, сказала губернаторша, — а вот что, mon cher, entre autre. Vous êtes trop assidu auprès de l’autre, la blonde.[7] Муж уж жалок, право.

— Ах нет, мы с ним друзья, — в простоте душевной наивно сказал Nicolas.

— Нет, право, он похудел даже, — и губернаторша засмеялась старушечьим мелким смехом. — А вот княжна. Рок головы ищет, — прибавила она. — Для меня сделай это: поезжай, а я свое дело сделаю….[8]

—————

Усталость ли от поездки нынешнего дня, мрачное и огорченное лицо мужа, которое теперь, после слов губернаторши, заметил Nicolas, или вообще усталость от всей этой губернской жизни, потерявшей теперь новизну, только вдруг Nicolas сделалось скучно и, когда он лег в постель, совсем не те мысли, которые он вызывал, шли ему в голову.

* № 253 (рук. № 96. T. IV, ч. 1, гл. V, VI).[9]

[10] — Вы знаете Софи? Мы были влюблены — то есть,[11] ну да, дело в том, что я, по правде,[12] я обещал жениться и женюсь на ней.[13]

— Mon cher, mon cher![14] Как же ты судишь. А твоя maman? Это убьет ее — раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет — мать в отчаянии, дела расстроены, — нет, mon cher.

Nicolas молчал. Ему приятно было слышать эти доводы, но говорить нечего.

— Напиши ей.

— Нет, ma tante, я обещал, и[15] это убить Софи. Ужасное положение!

— Ах, mon cher, mon cher.[16] Как ты еще молод.

— Но что вы мне посоветуете?

— Ты женишься на княжне Марье, ежели Софи откажет тебе?

— Да еще[17] пойдет ли за меня княжна Марья?

— Нет, ты женишься?

— Обещать не хочу, а….

— Ну, хорошо.

[18] На[19] следующий же день губернаторша, с тем особенным жаром, с которым бездетные добрые женщины увлекаются сватовством, занялась своим делом. Она написала письмо графине о своих планах и намерениях и в графинином письме вложила другое — Соне.

[20] В письме этом она,[21] объясняя Соне положение Nicolas и всего его семейства, обращалась к ее великодушию. И на другой же день губернаторша съездила к княжне Марье и[22] сделала такой план общественных увеселений, при котором Nicolas и княжна Марья каждый день должны были быть вместе.[23]

В этот же день Nicolas, по обещанию своему, поехал к княжне Болконской. Княжна Марья сидела в низенькой гостиной за пяльцами. М-lle Bourienne и тетушка сидели за круглым столом.[24] 7-летний Николушка сидел на скамеечке у ее ног.

Первое чувство, возбужденное в Николае княжной Марьей, было чувство жалости. Она, видимо, тщетно боролась с своим волнением и с желанием не показать его в то время, как ожидала входа гостя. Она опустила глаза, когда он вошел. И увы! Он должен был признаться, что она дурна. Но как только она взглянула на него своим глубоким, страдавшим взглядом, сознание это тотчас же исчезло. В лице ее, некрасивом, как некрасивы бывают транспаранты без освещения, был зажжен[25] огонь, и[26] огонь этот освещал и играл на всем, что окружало ее. Свет этот не был ярок и светел, но чувствовалось его сильное и прочное освещение.[27]

Лицо княжны Марьи изменилось совершенно в ту минуту, как вошел Nicolas, не только на его глаза, но и на глаза В[ourienne] и М[альвинцевой]. В лице ее, в глазах (глаза были всё ее лицо) не было того ясного, невинного, простого света, который бывает у людей не страдавших, не думавших, не изучавших себя и потому довольных собою, той светлости, которая в высшей степени была в Nicolas; но в ней был глубокий свет, застилаемый внутренней, вечно недовольной собой работой.

Nicolas видел ее[28] некрасивою, но привлекательною, жалкою и значительною. Как только он увидал ее, он почувствовал, что как будто вступил в новый[29] и стройный и простой мир.

[Далее от слов: Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о Москве, невольно, как и все, <притворяясь> преувеличивая свою печаль об этом событии, кончая словами: и добродушно-весело стал целовать мальчика близко к печатному тексту. T. IV, ч. 1, гл. VI.]

— Славный, славный, княжна.

Когда Nicolas уходил и целовал [ее руку], княжна[30] поразила Nicolas своим важным и холодным тоном. Она спасалась от обхватившей[31] ее душу радости в этом холодном тоне.

—————

[32] Nicolas и княжна Марья почти каждый день бывали вместе, и, очевидно для всех, их умышленно оставляли наедине.

В первое время это[33] возмущало Nicolas. Бессознательно он чувствовал, что тут что-то нехорошо, но потом вдруг он рассердился на себя и на всех и, как в Тильзите, не позволил себе усумниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и здесь не позволил себе мудровать, а предоставил себя той власти, которая его, он чувствовал, непреодолимо влекла куда-то. Он знал, что, обещав Соне, сделать предложение княжне Марье — есть то, что он называл подлость. И он знал, что подлости он никогда не сделает.

Но он знал тоже, не знал, а в глубине души чувствовал, что как-то сделается то, что он без подлости женится на княжне Марье и что бороться против этого напрасно.[34]

* № 254 (рук. № 96. T. IV, ч. 1, гл. VI–VIII).

[35] Николай чувствовал, то[36] его сватают и женят и, вспоминая свое прежнее презрение к бракам, составляемым таким образом, свои насмешки над