Война и люди (Семнадцать месяцев с дроздовцами) - [9]

- Мне про генерала, служивые, узнать бы... про главного...

Я открыл глаза.

За подводой, перегнувшись к нам, шла черная от загара и пыли Олимпиада Ивановна...

ЭВАКОЗАБОТЫ

Поезд шел, раскачиваясь...

В Сумах наши три санитарные теплушки включили в состав пассажирского.

- Негодяи! К самому хвосту,- негодяи,- прицепили! Ну и трясет! ворчал раненный в плечо поручик Бронич.- И солому сменить ленятся... Эй, санитары!

- Господи! Бог ты мой!.. Го-спо-ди!..- Молодой солдат-кавалерист, раненный в живот, шаркал по полу разжатыми ладонями.- Санитар, испить бы!.. Са-ни-тар!..

- Санитар, эй! - подхватил кто-то.

- Санитар!

- Сестра!

- Сволочи!..

В теплушке, кроме раненых, никого не было.

* * *

...Над крышей гремел ветер. Когда на каких-то маленьких станциях поезд останавливался, за черной щелью наших дверей гудели телеграфные провода. Но вот провода загудели с обеих сторон теплушки.

Мы приближались к Харькову.

В Харькове мы подъехали к пассажирскому вокзалу.

- Испить бы, о го-спо-ди, и-испить!..

- Вот подожди, разгружать будут.

Я подполз к тяжелой двери. Окровавленный и грязный солдат-марковец помог мне раздвинуть ее, и я выглянул на перрон.

Из соседних вагонов выходили пассажиры. Сейчас же за нашей дверью рыхлая, со всех сторон закругленная дама взасос целовала какую-то плоскую девицу в шляпке с васильками. Мимо них, потряхивая коробкой конфет, пробежал высокий седой мужчина в английском пальто нараспашку. Два толстяка в пенсне подзывали пальцами носильщика.

- Господа! Позовите врача. Господа, да послушайте!.. К теплушке никто не подошел.

- Э, вы там - с чемоданами! Тыловое сало!.. Наконец вагоны рвануло.

* * *

- Это же - это же - это же, черт - черт знает, что такое!.. Маневрируют!.. Ой, трясет!.. Доктор! Это же черт... ой, доктор!..

Поручик Бронич схватился за ключицы, качнулся вперед, но вагоны опять рвануло, и он повалился спиной на солому. Солдат-марковец стоял на коленях. Тоже раскачиваясь, пытался держать перевязанную руку на весу.

- А для ча страдать и маяться? Для ча это, коль они по справедливости не поступают?..- ворчал он глухо.- Буржуев, как водится, повыпускали, а на разгрузку опосля только, мать их в тринадцать гробов чертову дюжину!

- Го-спо-ди, испить бы!.. О, господи-и-и! ...Поезд разбивали. Наши теплушки подбрасывало и толкало.

- Ах, так! - вдруг не выдержал поручик Бронич.- Так?..- И, выхватив наган, он стал стрелять в потолок теплушки - раз! раз! раз!

- Доктор-р-р!..

Когда на вокзале Харьков-Товарная нас, наконец, стали разгружать, солдат-кавалерист уже не просил пить. На носилки его не положили. Взвалили на плечи.

"Мертвый!.."

* * *

По разгрузке работали санитары-студенты. Нога моя ныла. Мне казалось брезент носилок пропитан кровью, и я закрыл глаза.

- Да вы ли это? Какая встреча!..

С повязкой Красного Креста вокруг рукава надо мной стоял Девине. Я взглянул на него, удивленный:

- Вы?

- А как же! Работаю. Как же! - быстро заговорил он.- Искупаю, так сказать, вину перед родиной. А вас и не узнать, господи!.. Ваш дядя... Да я сейчас же...

- И вас не узнать! - перебил его я.- Толстеете? - Ну, ничего, ничего... искупайте!.. Видно, впрок вам идет...

Желая казаться обиженным, Девине заморгал глазами.

Потом нас понесли.

Над освещенной фонарями площадью летали клочья грязных бумаг. Какой-то мальчишка свистел, засунув в рот два пальца.

Город жил своей жизнью.

В палате распределительного пункта пахло потом и гноем.

Я лежал на одной койке с поручиком Броничем. Свободных мест не было.

К вечеру привезли новых раненых, тоже дроздовцев, но 2-го полка, изрубленных шашками червонных казаков, прорвавшихся к нам в тыл под Суджей.

- Гнались за обозами, и - по головам, по головам!.. - рассказывал раненый писарь с мутными, как у плотвы, глазами.- Ну, господа офицеры, и время же, позвольте доложить вам! Чтоб писарей да рубили!..

Под утро запах гноя стал сильнее. Перебил даже запах йода. И опять мне казалось,- гноем пропитаны и тюфяки, не покрытые простынями, и красные без наволок подушки, и грубые рубашки, без пуговиц и тесемок.

- С буржуев бы постричь следовало!..- Солдат-марковец не имел даже своей койки, а потому ругался то в одном, то в другом углу палаты.- Чтоб так да страдать!.. Да задаром!..

- В операционную!.. В операционную несите!..- кричал за дверью доктор.- Остолопы!.. Назад!.. Не четырех же зараз, остолопы!..

За окном палаты уже светало. В коридоре было еще темно. В дверях толпились растерявшиеся санитары. Электрическая лампочка за дверью перегорела.

- Сюда!.. Да людей несете,- не толкаться...- кричал из темноты доктор.- Ос-то-ло-пы!..

* * *

- Я, прапорщик, уже позвонила,- сказала мне под утро дежурная сестра.35-43?.. Верно?..

Но дядя пришел только ввечеру.

Лежа на спине, я рассказывал ему о последних боях. Когда же, удивленный его молчанием, повернул к нему голову, то увидел его наполовину съехавшим со стула, с головой, уроненной на белый, крахмальный воротник.

- Сестра!..- закричал поручик Бронич.- Здесь человеку дурно!.. Сестра!..

Дядя не вынес запаха гноя...

Я дергал дядю за руку, ставшую вдруг мягкой и влажной.