Война и люди (Семнадцать месяцев с дроздовцами) - [20]

Я хохотал, покачиваясь.

- Сумалишенные,- одно слово!..- кому-то за дверью сказала хозяйка.

К забору подошли солдаты других рот. Заглянули в ворота.

Потом прибежал связной.

---------------------

* "Обратно в 6-ю роту" (нем.)

* * *

В степи, к северу от Баромли, наша застава сдерживала редкую цепь красных.

2-й батальон выступал на позицию. 1-й и 2-й уже отступили из Баромли.

- Подтянись!..- командовали ротные. Полозья саней цеплялись о полозья. Оглобья били об оглобья.

- Под-тя-ни-и-ись!

- ...Где там!.. Нет, Харькова мы не удержим!..- глухо сказал подсевший ко мне в сани подпоручик Морозов, отвернулся и долго сидел со мною, молчаливый и унылый, вращая на пальце узенькое обручальное кольцо.

На окраине Баромли, где, отколовшись от загибающей к северу дороги, сбегали к ручейку белые украинские мазанки, горел деревянный дом, приземистый и туполобый. Огонь уже сползал с крыши на косяк дверей. Сквозь разбитые окна валил бурый густой дым.

- Что, снарядами? - спросил я двух мужиков, безучастно стоящих над оврагом.

- Мы не сведующи.- Мужик повыше расправил широкую черную бороду.Мобыть, и подожгли. Снаряды здесь будто бы и не падали...

- А чей это дом? - И, взяв у Лехина вожжи, подпоручик Морозов на минуту придержал лошадь.

- Который? Этот-то?..- Чернобородый указал пальцем на пламя.- Рыбова это изба будет. В шестнадцатом строил. Рыбова, Петра...

- Петра?.. Постой!.. А не у него ль - да как ее!..- не у него ль жену Евзопией звать? А?..

- Как же!.. Евзопия... У него... А как же!..- обрадовались чему-то мужики.- Это уж, безусловно, правильно!..

- Ше-с-та-я! - кричал в голове роты штабс-капитан Карнаоппулло.Шестая! По-д-тя-нись!

* * *

- А ну! Гони их! А ну!

Поручик Ауэ бежал перед цепью, то спотыкаясь и падая, то снова взбрасывая плечи, точно играя в чехарду.- А ну! А ну их!..

Сани с моим пулеметом прыгали по сугробам.

- Тяни! Тяни за ленту! По-во-ра-чи-вай!

Но лента не подавалась. Пулемет первого отделения отказывался работать.

Под бугром, вдоль смятой лавы красных, также метались какие-то утопающие в талом снегу сани.

- По саням! Бей по саням! - кричал ротный.- По комиссару!.. Еще! Еще!

Лава красных быстро отходила.

- Господин полковник приказали доложить,- докладывал ротному связной батальонного,- шестая отойдет последней.

Ротный стоял над брошенными санями красных и рубил шашкой подвязанную к козлам корзину.

- Посмотрим! - Шашка его блестела на солнце.- Посмотрим,- раз! два! Посмотрим, что барбосы эти - раз! два! - с собой - раз! два! - возят... Раз! - Ишь, черт дери! Туго!

- Да сильнее, поручик! - подзадоривал ротного штабс-капитан Карнаоппулло.- А ну, Свечников!.. Свечников, сюда!.. Штыком попробуй!

Тугая крышка корзины наконец поддалась. Карнаоппулло быстро наклонился и опустил в нее руку.

- Ишь, барбосы!

За ротным отошел и разочарованный штабс-капитан.

Перевязанные светло-лиловой лентой, в корзине лежали детские рубашонки, панталоны и розовое стеганое одеяльце.

Я вдевал в пулеметные ленты новые патроны. Рядовой Едоков, второй номер первого пулемета, гладил Акима, нашу лучшую лошадь, только что раненную в шею. Скосив глаза, лошадь стояла, покорно опустив голову. Редкие капли крови падали на снег.

- Еще, господин поручик? - спросил ефрейтор Лехин, сворачивая шестую ленту.

- Хватит, пожалуй! Я выпрямился.

- Ну, закурим, что ли? - и, вынув из кармана коробок спичек, стал спиною к ветру.

Шагах в двадцати пяти от меня на опрокинутых санях красных сидел подпоручик Морозов. Думая о чем-то, смотрел вдаль.

- Черт дери! - сказал я Лехину и, бросив спичку, глубоко вздохнул.Черт дери! А Харькова мы, пожалуй, не удержим.

За тучу зарывалось солнце. Ветер крепчал. Прошел ротный фельдшер.

- Сюда! Сюда! - кричал ему с 3-го взвода поручик Величко.- Сюда-а!

...О чем думал подпоручик Морозов, я не знаю.

ЧАСТЬ II

(ноябрь 1919 - март 1920)

В степях клубились ветра. Голый ивняк за селами пытался выбиться из-под снега, хлестал ветвями по низкому серому небу, шаг за шагом ползущему за нами.

Все время, оглядываясь на север, выслав дозоры на юг, восток и запад, недели две отступали мы, потеряв всякую связь с соседними частями, не зная, откуда набежит неприятель, а если собьет - куда отходить. По ночам огрызались: на север, на восток, на запад...

А в те немногие ночи, когда красные не наседали, было слышно, как гудят широкие снежные дали черных степей.

Кто-то, как и мы, пробирался к югу...

ОДНИ ПОД ХАРЬКОВОМ

Ночь была беззвездная.

Переутомленные лошаденки из последних сил волочили ноги. Многонедельная оттепель сняла почти весь снег, и сани, увязая полозьями в мокром песке дорог, протяжно и тяжко скрипели.

Никто из солдат на санях не сидел. Побросав в них винтовки, вне строя, молчаливо и угрюмо тянулся полк вдоль ночной черной дороги. Я держался возле пулеметов и, с трудом подымая отяжелевшие веки, пытался идти прямо. Но усталость качала меня со стороны в сторону; мне казалось, тяжелая степь вокруг нас то подымает, то опускает горизонты и кружится, кружится медленно и ритмично.

- Что, господин поручик, занедужилось?.. А ну-ткась! Ну-ксь, милая! И, хлестнув лошаденку, Едоков, как и я, качнулся вдруг в сторону.