Вовлеченные в грех - [38]

— С вопросами вы могли бы отправить лакея.

Ее ответ выскочил так быстро, что Девон сразу понял, она прорабатывала в своей голове разные возможности.

— Чего ты боишься, опасаешься, что я могу что-то узнать? Чего ты боишься в Лондоне? На этот раз говори правду.

— Я рассказала вам правду. Я боялась, что если вы послали этого человека навести справки обо мне, он вполне мог поговорить с хозяйкой борделя и теперь она узнает, где я нахожусь.

Если бы у него было зрение, он мог бы увидеть, покраснела она или побледнела. Может, отвела взгляд, закусила губу. Он знал бы с гораздо большей долей вероятности, когда она лжет.

— Я не просил Уинтера наводить о тебе справки, Сэриз. Поскольку не видел причин не доверять тебе. Что я должен знать о тебе, что ты не рассказала?

— Больше нет ничего такого, что вам нужно знать обо мне. — Страстное мурлыканье. — Я соскучилась, ваша светлость, даже за такое короткое время, пока была в деревне. — Раздался шорох ее платья, послышался хриплый вздох. — Так гораздо лучше. Лиф слишком плотно сжимал меня.

Что это значит? Неужели она расстегнула пуговицы на платье?

— Вы хотели, чтобы я пришла сюда заняться любовью? — Последние два слова она намеренно растянула. Заняться любовью. Как будто она обладает искусством магии. Так возбудить его плоть двумя колдовскими словами. Послышался тихий шелест.

— Ну вот, с платьем я справилась, только корсет сама развязать не могу. Вы поможете мне, ваша светлость? Я думаю, будет так… эротично доставлять вам удовольствие, когда я полностью раздета, а вы полностью и так красиво одеты.

Для встречи с Уинтером Девон заставил Тредуэлла сыграть роль камердинера и помочь ему облачиться в шелковый жилет, фрак и начищенные сапоги. Теперь она играла роль любовницы. Девон слышал это в каждом ее едва уловимом изысканном смешке и стоне. Он чувствовал притворство, когда слышал его.

И это работало. Он не мог противостоять. В его голове созрела дюжина эротических сценариев. Он может овладеть ею сзади, если она наклонится к стене. Или спереди, если обхватит его ногами и прижмется спиной к стене. Можно лечь на ковер и дать ей скакать на нем до беспамятства.

Девон мог совершенно ясно, до мельчайших подробностей, представить каждую сцену. Все, что от него требуется, — дать команду, и она обслужит его любым способом, каким он только захочет. Как ему надо. Он может использовать ее, чтобы заглушить чувство вины, кислотой разъедавшее его внутренности. Но у него нет права так поступать.

— Нет, Сэриз, — проворчал он, — не сейчас.

Нет.

Сэриз почти до основания сгрызла ноготь на пальце. Если бы герцог знал о смерти Мадам, знал, что в убийстве подозревают ее, к этому времени он бы предъявил ей все претензии. Он не знает. Но сердится. Неужели из-за того, что догадался, что она имитирует оргазм? Но как ему это удалось? Сегодня утром он смеялся вместе с ней в постели; сейчас не хочет к ней прикасаться.

Какая она все-таки дура. Его дела в Лондоне не имеют никакого отношения к ней, однако ее неудачный вопрос заронил подозрение. Она надеялась с помощью секса отвлечь его, а теперь не знала, что делать. А если он задаст другие вопросы и приблизится к раскрытию ее тайны? А если она нечаянно дала ему ключ к разгадке? Нет, она должна его соблазнить.

— Я могу придумать множество способов заняться любовью прямо здесь, — промурлыкала Энн.

— Я тоже, мой ангел.

Означает ли это, что ей все-таки удалось пробудить в нем интерес?

— У вас такой… несчастный вид. Хотя последние несколько дней, когда мы все время занимались любовью, вы выглядели довольным. Мне хочется, чтобы вы улыбались.

— Возможно добиться этого будет трудно, любовь моя.

— Правда?! — воскликнула Энн, изображая испуг, но внутри ее терзал настоящий страх. — Тогда я очень-очень постараюсь, ваша светлость, — фальшиво зазвенел в комнате ее дерзкий голос.

— Нет, — отрезал герцог.

Что же делать? Энн уставилась на стены комнаты, где было много картин с изображением лошадей. Около дюжины великолепных работ висели одна над другой, начиная от деревянной панели, которой были облицованы стены, до самого потолка. Впервые за все это время Энн заметила, что среди картин с лошадьми в самом центре висел небольшой групповой портрет. Одна молодая женщина грациозно сидела на стуле в стиле королевы Анны. У нее были такие же, как у герцога, черные волосы и такого же интригующего цвета лаванды большие глаза, а на лице играла озорная улыбка. На ней было платье из струящегося атласа цвета слоновой кости, украшенное белым кружевом. Женщину окружали три молодые девушки, каждая из троих — красавица. У одной были темные волосы, две другие являлись обладательницами золотистых локонов и больших зеленых глаз.

— Это все ваши лошади? — Вопрос звучал глупо, но молчание давило на Энн, как свинцовая глыба.

— В тот или иной момент. Отец выражал недовольство, как много денег я трачу на лошадей.

— А эти леди? Одна из них, должно быть, ваша сестра.

— Они все — мои сестры. Когда я проводил здесь сумасшедшие вечеринки, то закрывал их портреты.

— Это очень благородно с вашей стороны.

— Ты смеешься надо мной, Сэриз? — Брови герцога высокомерно поползли вверх.