Вот я - [8]

Шрифт
Интервал

На обед Джейкоб собирался приготовить что-нибудь замысловатое, но после звонка, поступившего от рава Зингера в девять пятнадцать, он попросил родителей, Ирва и Дебору, прийти пораньше и присмотреть за Максом и Бенджи. Так что никаких французских тостов из бриошей с рикоттой. Ни чечевичного салата, ни салата из шинкованной брюссельской капусты. Зато будут калории.

— Два куска ржаного с мягким арахисовым маслом, порезаны наискось, — сказал Джейкоб, протягивая тарелку Бенджи.

Еду перехватил Макс:

— Это вообще-то мое.

— Точно, — согласился Джейкоб, подавая Бенджи его миску, — потому что у тебя медовые мюсли с рисовым молоком.

Макс заглянул Бенджи в миску:

— Это обычные мюсли с медом.

— Да.

— Чего же ты ему врешь?

— Спасибо, Макс.

— А я просил поджарить хлеб, а не испепелять.

— Испелять? — не понял Бенджи.

— Уничтожать огнем, — пояснила Дебора.

— А где наш Камю? — спросил Ирв.

— Не трогайте его, — сказал Джейкоб.

— Эй, Макси, — произнес Ирв, подтягивая внука к себе, — мне как-то рассказали про один невероятный зоопарк…

— Где Сэм? — спросила Дебора.

— Врать некрасиво, — сказал Бенджи.

Макс хохотнул.

— Молодец, — одобрил Ирв. — Правда же?

— Утром у него были неприятности в Еврейской школе, и он сейчас отбывает срок у себя в комнате. — Макс обратился к Бенджи: — Я не врал.

Макс посмотрел в миску Бенджи и заявил:

— Ты видишь, это даже не мед. Это агава.

— Хочу к маме.

— Мы ей дали выходной.

— Выходной от нас? — уточнил Бенни.

— Нет, нет. От вас, мальчики, выходных не бывает.

— Выходной от тебя? — спросил Макс.

— У одного моего друга, Джоуи, два отца. Но дети родятся из вагины. Зачем?

— Что зачем?

— Зачем ты мне соврал?

— Никто никому не врал.

— Хочу мороженое буррито.

— Морозилка сломалась, — сказал Джейкоб.

— На завтрак? — спросила Дебора.

— На поздний, — уточнил Макс.

— Sí se puede[3], — заметил Ирв.

— Я могу сбегать и принести, — вызвалась Дебора.

— Мороженое.

В последние месяцы Бенджи в своих пищевых предпочтениях склонялся к тому, что можно было бы назвать "несостоявшейся едой": мороженые овощи (то есть поедаемые без разморозки), сухая овсянка, быстрая лапша прямо из пачки, сырое тесто, сырая крупа киноа, сухие макароны, посыпанные не восстановленным сырным порошком. Джейкоб с Джулией только вносили коррективы в список покупок, но никогда это не обсуждали: это касалось слишком тонких психологических проблем, чтобы их касаться.

— И что там Сэмми натворил? — спросил Ирв с набитым глютенами ртом.

— Потом скажу.

— Мороженое буррито, пожалуйста.

— "Потом" может и не быть.

— Видимо, он написал плохие слова на листе бумаги в классе.

— Видимо?

— Он говорит, что не писал.

— Ну, а на самом деле?

— Не знаю. Джулия думает, писал.

— Как бы то ни было на самом деле и что бы ни думал каждый из вас, вам нужно разобраться в этом вместе, — заметила Дебора.

— Я в курсе.

— А напомни мне, что такое плохие слова? — попросил Ирв.

— Ты можешь догадаться.

— Ты знаешь, не могу. Я могу представить плохие контексты.

— В еврейской школе слова и контексты вообще-то одно и то же.

— Что за слова?

— Это имеет серьезное значение?

— Естественно, это имеет значение.

— Не имеет значения, — сказала Дебора.

— Ну, скажем, слово на "н" там фигурирует.

— Хочу мороженое. А что за слово на "н"?

— Доволен? — спросил Джейкоб отца.

— Он его употребил активно или пассивно? — спросил Ирв.

— Я тебе потом расскажу, — сказал Макс младшему брату.

— Это слово нельзя употребить пассивно, — ответил Джейкоб отцу. — И нет, ты не расскажешь, — добавил он, обращаясь к Максу.

— "Потом" может и не быть, — сказал Бенджи.

— Неужели я и в самом деле растил сына, который говорит о слове это слово?

— Нет, — ответил Джейкоб. — Ты не растил сына.

Бенджи кинулся к бабуле, у которой ни в чем не было отказа:

— Если ты меня любишь, ты мне купишь мороженое буррито и скажешь, что такое "слово на "н"".

— Ну, а контекст? — спросил Ирв.

— Это не имеет значения, — ответил Джейкоб, — и мы закончили это обсуждать.

— Это самое важное. Без контекста мы все окажемся чудовищами.

— Слово на "н", — повторил Бенджи.

Джейкоб положил нож и вилку.

— Ладно, раз ты спрашиваешь, контекст такой: Сэм смотрит, как ты каждое утро валяешь дурака в "Новостях", и смотрит, как тебя каждый день выставляют дураком в вечерних передачах.

— Ты позволяешь своим детям слишком долго смотреть телевизор.

— Да они вообще его не смотрят.

— Можно мы пойдем смотреть телевизор? — спросил Макс.

Джейкоб, не отозвавшись, продолжил разговор с Ирвом:

— Его отстранили от занятий, пока он не извинится. Не извинится — бар-мицвы не будет.

— Извинится перед кем?

— Кабельное? — спросил Макс.

— Перед всеми.

— Почему тогда не пройти весь путь и не выслать его в Уганду, чтоб ему там ток через мошонку пускали?

Джейкоб, подавая Максу тарелку, что-то прошептал ему на ухо. Макс кивнул и вышел из-за стола.

— Он поступил плохо, — сказал Джейкоб.

— Воспользовавшись свободой слова?

— Свободой ненавистного слова.

— Ну ты хотя бы стукнул там кулаком по столу?

— Нет, нет. Ни в коем случае. Мы побеседовали с равом и теперь полностью перешли в режим спасения бар-мицвы.

— Вы побеседовали? Ты думаешь, это беседы нас вывели из Египта или из Энтеббе? Угу. Казни египетские и автоматы "узи". А беседы преспокойно приведут тебя в очередь в душевую, которая вовсе не душевая.


Еще от автора Джонатан Сафран Фоер
Полная иллюминация

От издателя: "Полная иллюминация" — это роман, в котором иллюминация наступает не сразу. Для некоторых — никогда. Слишком легко пройти мимо и не нащупать во тьме выключателей. И еще прошу: приготовьтесь к литературной игре. Это серьезная книга, написанная несерьезным человеком, или наоборот. В общем, как скажет один из героев: "Юмор — это единственный правдивый способ рассказать печальный рассказ".


Мясо

Благодаря Фоеру становятся очевидны отвратительные реалии современной индустрии животноводства и невероятное бездушие тех, кто греет на этом руки. Если Вы и после прочтения этой книги продолжите употреблять в пищу животных, то Вы либо бессердечны, либо безумны, что ужасно само по себе. Будучи школьником, а затем и студентом, Джонатан Сафран Фоер неоднократно колебался между всеядностью и вегетарианством. Но на пороге отцовства он наконец-то задумался всерьез о выборе правильной модели питания для своего будущего ребенка.


Погода – это мы

Каждый день, что мы провели на Земле, вел к настоящему моменту. Технический прогресс, промышленная революция, формирование потребительского общества – все это вызвало изменения климата, которые теперь угрожают нашей жизни. Через призму собственного опыта – и масштабного опыта всего человечества – Джонатан Сафран Фоер смотрит на современный мир и побуждает открыть глаза вместе с ним. «Погода – это мы» – пронзительный, громкий, автобиографичный роман. Он столь же о личности, сколь и о коллективной силе людей.


Рекомендуем почитать
Шлимазл

История дантиста Бориса Элькина, вступившего по неосторожности на путь скитаний. Побег в эмиграцию в надежде оборачивается длинной чередой встреч с бывшими друзьями вдоволь насытившихся хлебом чужой земли. Ностальгия настигает его в Америке и больше уже никогда не расстается с ним. Извечная тоска по родине как еще одно из испытаний, которые предстоит вынести герою. Подобно ветхозаветному Иову, он не только жаждет быть услышанным Богом, но и предъявляет ему счет на страдания пережитые им самим и теми, кто ему близок.


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.