— Еще раз добрый день. Вы не волнуйтесь, я повторю: ваша дочь теперь на фабрике работать не будет. Потому что выйдя за меня замуж, стала потомственной дворянкой Волковой. И на мыльной фабрике ей теперь работать не пристало.
Тесть постоял минуту, потом сел на колоду для колки дров, перекрестился:
— Вы, стало быть, дочь мою замуж взяли, и теперь она дворянка… слава Богу!
Он перекрестился еще раз, пробормотал что-то вроде "услышал Господь наши молитвы…" и уже совершенно нормальным голосом проговорил:
— Ну и где теперь эта дворянка ошивается?
Не поверил… Я вытащил из кармана бумаги, ради которых нам пришлось задержаться в церкви еще на полчаса, протянул их тестю. Тот их внимательно прочитал. Потом еще раз прочитал…
— Так это что выходит, без благословения замуж вышла? — вид у него был растерянный. Что неудивительно, я бы на его месте тоже растерялся. — И чего же теперь будет?
— Так вы сейчас же и благословите. Ничего плохого не будет. Наоборот, все будет хорошо. Я сейчас поместье отстраиваю — только недавно из-за границы вернулся. Но уже заканчиваю. Так что Камилла сейчас быстренько соберется, и мы поедем. А, скажем, через месяц вы все к нам в гости приедете — и отпразднуем. Я бы и сейчас отпраздновал — но времени совсем нет, нынче же уезжать нужно.
Спорить родители жены не стали, хотя это было очень даже в разрез с обычаями, да и поздновато спорить было. Однако батюшка в документах все написал очень подробно: я специально просил указать мое звание полностью (что было необязательно, но допустимо): "потомственный дворянин, чей род занесен во второй части Родовой Книги Новгородской, Смоленской и Петербургской губерний". Для купца не первой гильдии это было почти как "Великий Князь". Ну не совсем так, но поводов для того, чтобы выёживаться перед соседями давало очень много. Помня отношение Камиллы к своей горничной, Глафиру мы брать с собой не стали — да и куда ее мне девать-то было? Из вещей жена взяла лишь две корзины с одеждой и небольшой саквояж с разными мелочами. Тесть пообещал, что все содержимое домашней лаборатории будет аккуратно упаковано и отправлено следом — так что на этот счет можно было не волноваться. Все же он, хотя химиком и не был, варил очень непростое мыло, и как можно "упаковать лабораторию" знал.
Впрочем, немного мы все же отпраздновали. Из трактира принесли все необходимое для небольшого семейного застолья (не зря трактирщик проторчал почти час у церкви), да еще пирогов в дорогу, так что в поезд мы сели сытые и довольные. По крайней мере я был доволен.
Когда поезд уже тронулся, Камилла вдруг просила, потупясь:
— А мы теперь будем вместе… спать?
— В поезде — точно нет. А когда домой приедем — это мы на месте и решим. Можно вместе… спать. Если заснуть получится — но я обещаю: никогда и ни в чем я тебя неволить не буду.
— Вы странный… Мне матушка все рассказала, что делать-то надо, а я боюсь немножко. Я изо всех сил стараюсь не бояться, а Вы говорите — потом…
— Счастье мое, вот когда ты меня совсем бояться перестанешь, тогда и поговорим. И говорить будем, обращаясь на "ты", как близким людям и положено обращаться. А теперь давай-ка спать. Я выйду, чтобы тебя не смущать, а ты ложись. А потом и я лягу — спать лягу, на другой диван. Я к тебе, между прочим, двое суток ехал, устал очень. Так что давай просто поспим и посмотрим хорошие сны. Например, про карбоксилирование фенола, договорились?
— А зачем фенол карбоксилировать? И как?
— Через фенолят натрия, а потом заменять натрий на карбоксильную группу. Детали — сама придумаешь, и получишь салициловую кислоту. Потом ее ацетируешь уксусом и так из угля получишь лекарство, которое спасет миллионы человек.
— Из какого угля?
— Из каменного, спи давай.
— Знаете… знаешь, Саша, я рада, что вы меня в жены взяли. Но Вам-то зачем это?
— "Тебе", "тебе" надо говорить. Мне — надо. А зачем — сама скоро узнаешь. Спи! Нам еще два дня ехать, наговоримся…
Поскольку Вася закончил "мелкую доработку" двух бромлеевских станков еще за две недели до моей женитьбы (литые шестерни по восковым моделям оказались очень даже хороши), то был отправлен в дальнее путешествие с целью пополнения кадров. Хотя, честно говоря, он был очень удивлен поручением "сманить из Касли Ивана Кузьмина, Федора Куркина и Семена Болотина на любых условиях", в особенности узнав, что означенным гражданам едва стукнуло от восемнадцати до двадцати трех лет. Я-то не забыл, как звали лучшего моего литейщика и замечательных формовщиков, но как это объяснить Василию? Ведь "все знали", что в Царицын я прибыл почти что прямиком из Австралии и ни в каком Касли не был. Людей Василий привёз, даже не очень много им и наобещав — но удивления результатом поездки не скрывал, причем вслух, так что Оля Миронова мне на него даже нажаловалась.
Примерно такое же удивление я увидел и на лице деда, когда представил ему свою супругу. Но будучи всё же потомственным дворянином, удивление своё он выразил пусть и в нескольких, но приличных словах:
— Внучек… Тебе, пожалуй, виднее, на ком жениться. А мне, надеюсь, Господь и правнуков повидать дозволит.
