Вот вам и первое апреля - [8]

— А тебе осталось, наверное, еще меньше чем мне? Не бойся, вдвоем не так страшно, да? — попыталась успокоиться я, успокаивая китайца. Но тот, услышав мои слова, просто напросто заржал.

— Дура ты, мне Лабиринт ничего не сделает. Я его хозяин. И всегда выбираю ему жертву пожирнее, вот тебя, например.

— Пожирнее? Где ты тут жир увидел? Я очень стройная, я два года в фитнес зал хожу! А ты, ты!!!

— Женщины, — вздохнул китаец — Почему вы всегда только о внешности думаете? Я же гово…

— Зато тебе бы не помешало о внешности подумать! — перебила я.

— Молчать! Я тебе говорил об объеме души, но увы, священников сюда не загонишь, и приходится ловить вот таких наивных дурочек.

— Дурочек? А сам-то ты кто тогда? Создал какого-то монстра, и сидишь ВНУТРИ него, еще людей ловишь. Зачем тебе это? Слабо сказать правду? Или начнешь говорить, как сильно тебя все обижали в детстве, и ты решил отомстить? Или ты так решил захватить мир, интересно как? Скормишь своему Лабиринту всю мировую элиту? Или что? Если ты мне начнешь рассказывать все это, то ты полный придурок!

— Все сказала? А теперь послушай меня, я не какой-то псих, мне не нужна власть над миром, зачем? Оно мне надо? Все время думать о вечных проблемах жалких людишек. Смысл? Нет. Моя идея не самая оригинальная, но очень полезная — от каждой съеденной Лабиком души, моя жизнь продлевается на пять лет, я же хочу жить вечно. И для этого мне даже и делать-то особо ничего не надо. Только иногда не забывать кормить Лабика.

— Ууу, это уже не лечится. Такая Вумная идея. Прям умнее не придумаешь. Ты что, пересмотрел в свое время телевизор? Бессмертие ему подавай. Лучше бы ты хотел мир захватить. Тоже не оригинально, но хотя бы более… Хотя бы более.

— Более? Ну да, ну да, — пробормотал китаец себе под нос и развернулся обратно к своему компьютеру.

— А ты что с компьютером-то делаешь? Да и зовут тебя как? — А что, мне надоело писать «китаец» да «ученный».

— Жон меня зовут. Кстати, переводится на ваш язык, как «военный».

— Военный, значит. А у компа ты что делаешь-то? Ты мне не ответил.

— Не мешай, ввожу твои данные в память к Лабиринту, чтобы снова не выпустить тебя отсюда. Иди, погуляй где-нибудь, не мешай мне.

— А мне надо сюда возвращаться? Или могу ходить где угодно?

— Где хочешь, там и ходи. Все равно я на мониторе буду видеть все твои перемещения.

Ну я и пошла гулять. Не тут же мне сидеть.

* * *

Так пролетела неделя или, по привычным меркам, три с половиной года. И я здесь была уже четыре все с той же половиной года. Дни проходили однообразно. Я гуляла весь день по лабиринту, ища выход домой (по моим меркам их должно быть два, как у любого животного, то есть вход — рот, и выход — **па, главное — не думать, через какой из них я, однажды, уже смогла выйти), но я его никак не могла найти. Я не отчаивалась, хоть и понимала, что сегодня мой последний день здесь. Или меня съедят или я найду выход, по-другому быть не должно. Я отвлеклась, так вот. Я весь день гуляла, а потом возвращалась в лабораторию, где мы с Жоном вечно ругались, так как все равно делать больше нечего. Телефон я нашла, он был в лаборатории, и именно с его помощью Жон может наблюдать за мной. Кстати, я совсем не против этого, так как он это может только в лабиринте, а здесь это мне идет на пользу, ведь дорогу назад я не всегда могу найти сама.

Сегодня я гулять еще не ходила, на меня напала такая странная апатия — ну съедят меня и съедят, подумаешь. Однако китайцу не следовало так открыто изображать свою радость оттого, что это мой последний день. Вот что из этого вышло:

Я сидела и думала о том, какой сегодня странный день, о том, что раньше я боялась всего и вся, и даже от простого пореза могла закатить истерику, то теперь, когда я точно знаю, мне вообще не страшно. Я просто не верю в это. Как я могу умереть? Когда мне всего пятнадцать (хотя уже наверное девятнадцать с половиной, почти двадцать). Внезапно мои размышления были прерваны истерическими взрывами смеха. Я оторвала глаза от пола (не в буквальном смысле!) и увидела, как Жон ходит по лаборатории и смеется.

— Слушай, ты че ржешь, как перепуганная лошадь?

— Да вот вспомнил. Что сегодня моя жизнь станет длиннее еще на пять лет. И еще спокойнее, а то ты меня уже достала. А самому убивать тебя нельзя, а то так никакой пользы не будет. — И он снова захохотал.

— Ты можешь успокоиться? Ты мне думать мешаешь, — на редкость спокойно произнесла.

— Думать, — фыркнул Жон, — А ты умеешь?

— Умею.

После этого моего замечания ученный засмеялся еще сильнее, все больше походя на сумасшедшего. Я медленно закипала. Однако, я вполне четко понимала, что ничего сделать ему не смогу. Дневник, помнишь, когда я кинула в него железный шар, то он отскочил? Так вот, китаец просто носит какой-то амулет, защищающий его от любого физического воздействия. Эх, вот если бы сорвать этот амулет, вздохнула тогда я, вот тогда… Сорвать, а почему бы и нет? Жон был слишком рад моей скорой смерти, что не успел заметить, как я подбежала к нему и сдернула с него амулет, но вот то, что он остался без защиты, Жон заметил сразу. Он взревел от злости и кинулся на меня, однако я это уже предусмотрела и… ударила его со всей силы по голове, какой-то металлической доской. Доска так спружинила от его головы, что еще бы чуть-чуть, и я бы осталась без носа. Но китайцу было уже на все наплевать, он тихо-мирно потерял сознание от удара.