Вот роза... - [10]

В светлых сумерках мелькали стрижи, издалека ворчал трактор и торжествующе, заглушая его железные звуки, щелкал в темной листве соловей. А еще пахло вечерними розами, тоже так — победительно, сильнее, чем гвоздичным одеколоном от комаров, и чем сушеной глинистой пылью, навозом с обочин, и новой густой травой, цвета — как настин батник, сочно-зеленой с яркими пятнами уходящего солнца.

Заходя вместе с Инной в широкие ворота клубного двора, стукая старыми босоножками по тротуару, обходящему стену, и останавливаясь в заднем дворе, где рядами наставлены скамейки без спинок и перед каменной ракушкой-эстрадой — группки ребят в клешеных брюках, Лора, наконец, подумала о главном. Вот он стоит, в приталенной рубашке, распахнутой донизу, в узких сверху, с широкими штанинами, модных брюках. Со своей ярко-русой челкой над синими глазами.

И задохнулась от радостного испуга и уверенности, что все сложится замечательно. Не может быть по-другому в такой волшебный, ослепительный вечер. С танцами.

Через три часа, сидя на жесткой скамейке и слушая, как за побеленным забором невидимый пес таскает гремящую цепку, звенит миской и иногда рычит, подбегая поближе, Лора, изгибая уставшую спину, напряженно отклонялась и думала растерянно и печально о своем радостном настроении. Которое всего каких-то три часа назад.

Насчет времени она знала точно, только что спросила у парня, который сидел рядом, курил и время от времени шарил рукой за спиной Лоры, пытаясь ее приобнять.

— Та десять, — ответил ободряюще, — нормально, как раз медленно если пойдем, успеешь к своей хате. А то, может, вылезешь после в окошко, а? И через забор. Я поймаю.

В подтверждение своей ловкости сплюнул, целясь подальше. Плевок заблестел в луне низкой звездочкой. Лора, отворачиваясь от блеска, отклоняясь от руки, теперь еще и затрясла головой:

— Нет. Ты что, Коля, нет. Нельзя мне. Нам.

— Та, — не поверил Коля, бросил попытки обнять Лору и, сунув руки в карманы, со вздохом вытянул ноги, приваливаясь к стене, — будто вот нельзя. А девки лазили ж. Как поселили вас, так уже два раза лазили. С Костяном и Пачиком бухали винище.

— Ну… — Лора не нашлась, что ответить и подняла руку — посмотреть на свои часики. Вздохнула выразительно:

— Поздно уже…

Коля выплюнул окурок, притоптав его подошвой, потянулся, вытащил руки из карманов и таки обнял Лору, крепко прижимая к своему боку. От него пахло сигаретным дымом и вином. А еще свежим молоком.

— Эх. Ну, ты чего такая деревянная, Ларисочка? А завтра давай на ставок? Скупнемся. Я за тобой на розу приеду, хочешь? Они там пока на автобусе, мы эхх, на мотоцикле как вжарим. У меня брательника мотоцикл, он в армии щас, сказал, вози, Колька девок, пока тебя тоже не забрили. Ну, я чего, я в армию хочу, там стрелять можно. Пашка в Германию попал служить, мамке прислал гипюра три отреза, папане зажигалку лихую. А мне во, смотри.

Он, к Лориному облегчению, убрал руку, покрутил, показывая на среднем пальце толстое кольцо с какими-то буквами на квадратике тусклого металла.

— Чисто золото. С булата перстень. Я думал, купил там, а то они сами делают. В общем, через два года повестка придет и бай-бай, Колян.

Лора встала, одергивая короткую юбку. Шлепнула на руке комара.

— Коль, пойдем, а? А то классная орать начнет.

— Та, — снова не согласился Коля, но встал, галантно свернул руку кольцом, дождался, когда Лора покорно просунет свою и повел ее обочиной, прижимая к распахнутой рубашке, когда оступалась на комках глины.

— Они там ваши, понапилися уже. С Валькой Чумой и Петрухой шофером. Чего улыбаешься? Не веришь? Мы ушли, а там как раз ваша эта бегала, искала другую, что у пацанов надзирает. Ой, где же, ну как ее.

— Галина, — потряслась Лора, — Максимовна? По труду наша учительница.

— А-гы-гы, — соглашаясь, заржал Коля, — потрудилась уже ваша Галина. Петруха налил полстакана бормотухи, ее и повело.

Лора вспомнила деловитую Наденьку, как та собрала вокруг себя разгоряченных танцами девочек и парней, оглядела стремительно и невнимательно:

— Так. Сейчас можете погулять, ровно час. Вы поняли? Чтоб в десять тридцать были в постелях. У девочек назначаю главной Таню Зарыкину, у мальчиков — Саша! Саша, не подведи, Перебейнос, я на тебя надеюсь. Чтоб к одиннадцати все уже…

— Вы же сказали, в десять трид… — пискнула Инна, и осеклась, когда кто-то дернул ее за рукав.

Оглядываясь и шепчась, хихикая, толпа быстренько повалила к выходу под гулкий шум на эстраде, где таскали провода студенты из соседнего села, назначенные обеспечить музыкой малолеток, смеялись и переговаривались.

Так закончились танцы. Лора стояла одна, ища глазами в редеющей толпе вдруг исчезнувшую Инну, и жалея о том, что они вообще были. Потому что Олежка весь вечер танцевал только с Тоней Величко. Она была такая красивая, миниатюрная, с аккуратно уложенной на плечо волной русых волос, в своих нарядных джинсиках и серой курточке, короткой, с кармашками. А еще — трикотажная черная маечка в обтяжку.

А потом рядом возник Коля, это с ним Лора печально протанцевала последние три танца, прощаясь с мечтой о прекрасном Олежке Рубанчике. Сказал уверенно, так же как сейчас, сворачивая руку кольцом: