Вот они какие - [17]

— Ага.

— Сбегай домой да скажи матери, что Алексей Осеевич молока просит литр. За деньги конечно.

Митька даже подпрыгнул: вот это повезло. Значит, все-таки он увидит лосенка.

— Я сейчас! Мы бе-е-егом!

— Это он лосенку молоко покупает? — поделился своими соображениями Лерка.

— Не себе же. Что он, маленький?

— Мить, ты меня погоди, я только блинок возьму лосеночку и сразу выйду.

Но не суждено было приятелям еще раз увидеться в этот вечер.

— Заявился! Кому я сказала, чтобы козе травы нарвал? Кому, я спрашиваю?! — услышал Митька громкий голос матери Лерки. Леркин голос доносился до Митьки, как ноющее жужжание попавшей в паутину мухи.

В приоткрывшуюся дверь просунулась расстроенная красная физиономия дружка.

— Валерий, ты куда навострился? Вернись, говорю!

Лерка вздрогнул от окрика и взмахнул рукой. Толстый, теплый блин шлепнул Митьку по лбу.

— Во, передай лосеночку! Видишь — не пускает. Ему блин понравится.

— Валерий! — грозно окликнула мать.

— Да иду-иду! — заорал Лерка и тихо прошептал: —Чтоб она лопнула, эта коза!

Митька вздохнул и понюхал блин. Хороший, масленый. Он бережно сложил его вчетверо и засунул в карман.

…Когда Митька с отцом вошли к леснику, Алексей Осеевич сидел на корточках перед лосенком и совал ему в рот соску из хлебной жвачки. Лосенок слабо, но упрямо отворачивал мордочку.

Старик взглянул на вошедших и, увидев Митькиного отца, улыбнулся:

— Вот не было у бабы хлопот, — кряхтя, поднялся он.

— С прибавлением семейства вас, Алексей Осеевич! — пошутил отец. — Вот молока принесли. Митюнька прибежал: «Алексею Осеевичу молока, лосенок маленький». Меня любопытство разобрало, дай, думаю, схожу погляжу, в чем дело.

Лесник повертел в руках бутылку с молоком.

— Как он из нее пить будет? Не сумеет. Ему бы сосанку надо.

Отец взял с лавки рукавицы лесника.

— А ежели палец от рукавицы на бутылку надеть, а в нем дырочку сделать?

— А что, дельно удумано! — согласился старик, и через несколько минут на горлышке бутылки закрасовался брезентовый палец, крепко примотанный веревочкой.

Лесник брызнул молоком в мордочку лосенку. Тот оживился, поймал губами самодельную соску и жадно зачмокал.

— Вишь, как угодили тебе, — бурчал лесник, оглаживая лосенка.

— Расскажи, Алексей Осеевич, откуда ты его достал? — попросил Митькин отец.

Лесник помрачнел.

— Чего рассказывать. У лосих сейчас отел идет. Вон ему не боле трех ден, как есть новорожденный, а матку его, нашелся добрый человек, убили. В такое время лосиха и не покажется никому, а тут ножка у него поврежденная. Может, родился так, а может, подвернул али зашиб, долго ли: кабы кость, а то хрящик мяконький. Ну как она могла его оставить? Хоть и животная, а все равно мать. Обороняла, пока не убили.

Лосенок косил на людей темным влажным глазом, и Митька сразу вспомнил голову, спрятанную в дровянике. Значит, его отец и есть тот «добрый человек»? Митьке представилось, как лосиха, раздувая ноздри, бросалась на защиту своего лосенка, а тот притаился в можжевельнике, зажмурился со страху. И, странное дело, та картина, что возникла перед Митькой, когда отец рассказывал, как лосиха клацала зубами, вставала на дыбы, не вызывала теперь ужаса. И отец, казавшийся Митьке героем, сейчас виделся совсем другим.

Здоровенный, да еще с ружьем, чего ему было бояться? Бах — и готово. Подумаешь, храбрый, а сам за сосну спрятался, оттуда и стрелял. Трогала она его, что ли? От этих мыслей Митька окончательно растерялся. Ему казалось, что у него разорвется грудь, так распирало ее новое пугающее чувство. А в ушах гудел монотонный голос лесника:

— И до чего обнахалился браконьер, на месте и освежевал. Иду я, гляжу, а воронье по деревьям кишки растаскивает. А он, значит, лежит смирнехонько, притулился и не чует, что от матери один потрох остался. Хорошо еще, что его браконьер не заметил. Такой зверь не посчитался бы, что малый лосенок, и его бы кокнул.

Отец взглянул на Митьку. На побледневшем личике сына громадными были немигающие глаза.

— Да если б я знал, — вырвалось у отца.

— Чего бы сделал? — спросил лесник.

— Руки бы отшиб, — пробормотал отец и, не прощаясь, вышел.

— Расстроился! — проговорил Алексей Осеевич. — Я и сам, старый дурак, чуть не взрыдал, такая на сердце жаль накатила. Бессловесная животная, да еще и дите. — Старик задумался, вздохнул. — Дела. Один лосятинкой закусывает да посмеивается. Другой, вот хоть твой тятька, в лице сменился, потому душу человека имеет. А есть еще люди, у которых брюхо большое, а душа с маковое зернышко. Такие для своего брюха на всякую подлость способны. Вникаешь?

— А то, — охрипшим от долгого молчания голосом подтвердил Митька.

Утром, как только отец ушел на работу, Митька забрался в чулан.

— Ты там чего потерял? — поинтересовалась мать.

— Поплавок никак не найду, — соврал Митька.

— Смотри, парень, если ты у меня опять из бутылок пробки повытаскиваешь…

— Нужны мне твои пробки, да я у завмага попрошу, он мне хоть сто пробок даст, — хвастанул Митька, пряча за пазуху отцовские патроны.

Стайка вспугнутых мальков метнулась от берега, когда Митька продрался сквозь густой ивняк к речке. Вдали всплеснула щука.