Вот они какие - [16]

Стука тележки не было слышно, и Митька натянул воображаемые поводья, ударил пятками по жердине и понесся вскачь.

— И-и го го! — зажмурясь, орал Митька, мчась навстречу душистому майскому ветру.

Добрый конь взлетал выше леса стоячего, чуть пониже облака ходячего, как говорится в сказках.

На соседнем огороде появился Лерка. Он сразу понял, что к чему.

— Мить, ты куда?

— Тпрру, — сказал Митька, — я уже приехал. Чего тебе?

— Давай еще покатаемся, — предложил Лерка, влезая на изгородь и усаживаясь позади Митьки. — Куда поедем, Мить?

— Под Крутышки, там плотва берет! — крикнул Митька, барабаня пятками.

— Мить, а давай вправду пойдем под Крутышки?

Митька осадил коня. И как это ему самому в голову не пришло?

— Пошли, Лерка, у меня червяки накопаны. За конюшней брал, красные, верткие.

…По дороге в деревню, мыча и блея, возвращалось с пастбища колхозное стадо. Дурашливо толкались овцы. Степенно, вдумчиво пережевывая жвачку, двигались коровы. Закатное солнце золотило спокойные глаза животных. Легкий голубой туман стоял над тихими, отдыхающими от тракторного грохота полями. И ветра не было.

Из деревни вместе с дымком тянуло жареной картошкой и блинами. Митька и Лерка брели домой, вдыхая эти дразнящие запахи и глотая дорожную пыль. Оба мрачно молчали, и только у своего дома Лерка вымолвил:

— Я сейчас сперва пообедаю, а потом поужинаю.

— И я так, — кивнул Митька.

— Ма-а-ало… — с сожалением протянул кот, когда Митька отдал ему свой улов — единственного окунька с мизинец.

— Обжора ты! — рассердился Митька. — Лерка своей кошке и вовсе ничего не принес.

Мать возилась у печки, то и дело поворачивая к отцу разгоряченное лицо.

— Ох, налетишь ты на пятьсот рублей. Помяни мое слово. Вон недавно, бабы сказывали, в Дарьине мужик тоже лося убил, и что? Корову продали, порося годовалого продали, курей всех продали — и еле-еле рассчитался. Оставил семью у праздничка.

Отец сидел за столом. Он отхлебнул горячий чай и подмигнул застывшему на пороге Митьке.

Бывают же такие несчастливые дни, как сегодня. Утром проспал отца. Проторчал у речки целый день и ничего не поймал, а, оказывается, отец убил лося. И он, Митька, узнает об этом самым последним.

— Пап, а где лось? Посмотреть.

Отец засмеялся:

— Опоздал, брат! В погреб мясо убрали. Ступай в дровяник. У стенки за дровами голова и шкура. Потом так же поленьями заложи.

— Придержал бы язык, — оговорила мать. — А ты, парень, смотри, про это ни гу-гу!

— Сам знаю, не маленький.

Митьку даже в дрожь бросило, когда он увидел страшную горбоносую голову с гневно раздутыми ноздрями. Из-под полузакрытого зека смотрел на мальчика живой, влажный глаз. Больше Митька глядеть не смог.

— Ка-акой здоровущий лось, — сказал он, вернувшись.

— Лосиха, — поправил отец. — Не зря я сегодня ружьишко прихватил.

— И ты, значит, пулей в самое сердце попал?

— Вроде того, — снисходительно улыбнулся отец.

— И неужто с одной пули убит? — добивался Митька и в ожидании захватывающего охотничьего рассказа взгромоздился с ногами на табуретку.

— Дурачок, ясное дело — с одной. Ведь пуля разрывная. С такими пулями всяк зверь — наш. Страху я все же натерпелся. Я ее издаля заметил и стал обходить, чтоб против ветра зайти. А она до чего чуткая: напрямки через кусты, да на меня. Озверела, глаза выкатила, зубами клацает. Я скорей за сосну. Гляжу, она на дыбки и передними ногами так и молотит, норовит меня копытом треснуть, а копытищи у нее, — отец взял в обе руки тарелку, — не меньше. Ну, тут я ее и убил. Убил, значит, и думаю, куда же мне с ней деваться? Ну да, семь бед — один ответ — освежевал на месте да в два раза и привез. Сверху мхом закидал.

Митька вспомнил страшную лосиную морду, представил, как она ощерилась, и поежился. До чего же смелый у него отец! И самый сильный в колхозе, недаром кузнец. От восхищенного Митькиного взгляда отец смутился.

— Ты чего, сынок, на меня воззрился? Я ведь не кино.

Мать поставила на стол сковородку. Жареное мясо пахло вкусно.

— Ну, мужики, давайте свежатинку есть. Молодая лосиха была, мясо мягкое, жирное!

Ужинали молча, энергично дуя на горячие куски.

— Митька-а! — заорал под окном Лерка. — Выдь скорее!

— Ешь-ешь, успеет твой Лерка, — заворчала мать.

— Да я уж наелся, — заерзал Митька.

— Митька, чего скажу, интересное! — надрывался Лерка.

Митькина мать зажала уши.

— Иди, иди, а то оглушит он меня.

— Мить, — захлебываясь от волнения, зашептал Лерка, — я сейчас видал, лесник лосеночка пронес, живого, такого хорошенького!

— Враки?

— Расшибиться — правда!

— Айда к нему под окошко?

— Ну да, я за тобой и прибег!

Добежав до лесниковой избы, приятели влезли на завалинку и прижались носами к маленькому окошку.

— Лерк, не дыши: стекло потеет, и не видать ничего.

— Это от тебя, Митька: сопишь больно.

— Я через нос соплю.

— Эх ты — «соплю»!

Митька возмущенно фыркнул:

— А как же? Сопу, что ли?

За спором они не заметили, как на крылечко вышел лесник.

— Вы тут чего делаете?

Ребята мигом слетели с завалинки.

— Алексей Осеевич, у вас лосеночек есть?

— Вы где его взяли? Там еще нету?

— А можно поглядеть?

— Нечего на него глядеть. Больной он, ножку повредил. Вот чего, Митюнька, корова у вас доится?