Вот мы и встретились - [54]

- Мари-и-я Сер-ге-е-евна… Мари-и-я Сер-ге-е-евна… - мямлил он, улыбаясь и не находя нужных слов, чтобы передать своё восхищение, а она, не церемонясь, в эйфории чувств, притянула его за голову и смачно расцеловала.

- Спасибо, друг! – и снова вернулась к зрителям, которые терпеливо ждали, гулко аплодируя в лад. Только Адамов исчез.

- В том саду, где мы с вами встретились… - и ещё:

- Спокойно и просто я встретилась с вами… - а потом:

- День и ночь роняет сердце ласку… - и, конечно:

- Я помню вальса звук прелестный… - она уже лихорадочно ворошила в памяти скудный репертуар и боялась, что собьётся, забыв слова посередине мелодии, да и пора как-то заканчивать затянувшееся дилетантское нытьё, но душевно отогревшиеся тундровики не отпускали, им спешить некуда: всё равно и днём, и ночью всё одно – ночь. И вдруг Мария Сергеевна допёрла, что ей надо сделать, как ублажить публику и завершить  выступление. По наитию она вышла к самой рампе и запела, повысив голос:

- Прощайте, скалистые горы,

На подвиг Отчизна зовёт… - и многие в зале стали подпевать:

- Растаял в далёком тумане Рыбачий,

Родимая наша земля… - пели уже, наверное, все. И, вставшие рядом, Пирамидон, Влад и Стас. Только Алёна, исковерканная попсой, молчала, не зная ни мелодии, ни слов, и жалко улыбалась.

Когда возвышенное хоровое пение завершилось, на сцену полезли с благодарностями и поздравлениями наиболее разгорячённые зрители, в основном, женщины, поскольку мужчинам для существенного разогрева эмоций не достаточно и нужно ещё кое-что материально-жидкостное. Но всех опередил Адамов. Возникнув из тёмной кулисы, он преподнёс народной певице огромный букет живых цветов, как-то выживших в промозглом не цветочном климате – целую клумбу, и Мария Сергеевна вмиг изменила его рейтинг с негативного на нейтральный и даже позволила чмокнуть в употевшую щеку. И другие не отстали, приберегли по два-три цветка в богатой целлофановой обёртке, так что скопилось ещё на солидный сверкающий букет и досталось и не заслужившим соратникам. А одна не в меру разгорячённая дама, не обиженная телесами, так необходимыми в этом северном краю, с пышной папуасской причёской, крашеной в оранжевый тёплый колер, вся обвешанная драгоценными бирюльками, по-свойски крепко облапила певицу так, что той стало жарко, расцеловала в обе щеки и, сияя удлинёнными тёмно-синей тушью прозрачно-серыми глазищами, порывисто сняла с мощной выи янтарное ожерелье и напялила на оторопевшую Марию Сергеевну, впервые заработавшую на сцене такой богатый подарок.

- Господи! – почти простонала дарительница. – Словно у себя на Рублёвке побывала. Носи! Заслуживаешь! – Ещё раз облобызала опешившую от неожиданности актрису и довольная собой  предоставила и другим желающим возможность прикоснуться к жарко пылающим щекам таланта.

- Ну, что, отметим? – предложил Адамов, когда скоморохам, наконец, удалось спрятаться за кулису.

- Нет! – резче, чем хотелось, отказалась Мария Сергеевна. – У нас обет трезвости до конца гастролей.

Пирамидон сожалеюще крякнул, а молодёжь недовольно похмыкала, но никто не возразил.

- Значит, отложим, - ничего не оставалось, как согласиться, и катрерангу.

До гостиницы шли пешком и молчали. А когда подошли, Адамов вдруг предложил Марии Сергеевне:

- Не хотите ли прогуляться перед сном?

Она ещё была в состоянии певческого транса, душа ещё пела, а взбудораженный ум подправлял задним числом недопевки и искажение мелодий, и потому легко согласилась:

- Пожалуй. – Тем более что погружаться в серую гостиничную суету не хотелось, да ещё и чувствовала какую-то непонятную неловкость перед товарищами за свой успех. – Ведите, мой капитан! – улыбнулась Адамову впервые за время гастролей и даже разрешила пришвартоваться и взять на буксир, под руку.

Пошли размеренным шагом в сторону ярко освещённого и грохочущего железом порта.

- Эх! Хорошо бы сейчас дерябнуть стакашек хорошего винца, - с вожделением, забыв о моратории, мечтательно произнесла приверженница сухого закона.

- Можно, - притормозил буксир. – У меня есть.

- Мускат? – без надежды спросила пересохшим перетруженным горлом неопытная певица, готовая отказаться от любой другой марки.

- Точно! Как вы догадались?

Она засмеялась, радуясь редкой благосклонности судьбы.

- Так приглашайте! Чего медлите?

Караван немедленно сделал разворот на 180 градусов по направлению к только что оставленной гостиничной гавани.

- Почему вы не сказали, что хорошо поёте? – продюсер недовольно сжал её локоть.

- А я и сама узнала об этом только сегодня, - счастливо рассмеялась новорождённая певица. Эйфория собственного открытия медленно проходила, и она начала уже воспринимать всё случившееся несколько отстранённо и с юмором.

- Вам надо серьёзно учиться вокалу, - не отставал доброхот во флотской шкуре. Ему, как и всем в таких обстоятельствах, очень хотелось помочь зацвётшему таланту советом и тем самым прислюниться к чужой нарождающейся славе.

- Зачем? – Мария Сергеевна недовольно поморщилась, не убирая, однако, улыбки, теперь уже ироничной. Она никогда и ни в чём не следовала чужой воле, даже во вред себе. Свобода, свобода, свобода – всегда и во всём! – Чтобы с трудом втиснуться в паучью клоаку попсы? Пасть ниже Баскова? – Она дёрнула руку, но он удержал её локоть. – Никогда! Я стала драматической актрисой по призванию и надеюсь остаться таковой, пока способна двигать руками-ногами. А пение – это так, актёрское баловство.