Вот как это было - [3]

— Во-первых, не болтай ногами, а во-вторых, не торопись. Сегодня придётся тебе посидеть дома.

Я спрашиваю:

— А почему, интересно?

— Потому, — мама говорит, — что сегодня будет воздушная тревога, и, возможно, газовая. Это вроде войны. Такое обучение, чтобы, если наступит война, люди знали, что им делать. Учебная игра.

— И ты будешь играть?

Мама грустно посмотрела на меня и сказала:

— К сожалению, нет. У меня режется зуб мудрости и температура тридцать девять. Мне запрещено выходить из дому.

— Вот так да! — сказал я. — Что это ещё за зуб мудрости? Разве у пожилых людей растут зубы?

— Всё бывает, — сказала мама, — но только я ещё, Миша, не пожилая, а молодая... Дать тебе ещё компоту?

Наелся я и лёг полежать. А мама у меня стала выспрашивать про школу, какие там ребята и с кем буду дружить. Поговорили мы с мамой, потом попили чаю, а тревоги всё нет. 51 чуть было не заснул, вдруг мама спрашивает:

— Слышишь?

Можете себе представить — все гудки завыли. И по радио какой-то дяденька говорит, что тревога. И сирена воет. Мама погасила электричество, и мы с ней сели к окну. И видим — все окна тёмные. И везде темно.

Только один наш милиционер стоит в противогазе под синим фонарём. 51 сразу спросил у мамы:

— Мам, а почему он синий фонарь не погасил?

— Потому, — мама говорит, — что сверху, с самолётов, синий свет вовсе не видно.

Вдруг едет машина. Милиционер её сразу остановил и всех пассажиров отправил в парадную. А шофёру погрозил пальцем.

— Правильно, — мама говорит, — нечего разъезжать, когда тревога. Бросят бомбу с самолёта—и пропали люди.

Потом наш милиционер остановил трамвай. И пассажиров быстро повёл в мою школу.

— Какие новые школьники, мам! — говорю я. — Видишь, с бородами.

Тут бомбы стали падать. 51 немного испугался, но мама мне сказала, что это бомбы не настоящие и чтобы я не прыгал у неё на коленях, а то я ей колени отобью. В это время наш милиционер остановил человека в очках.

— Попался, — мама говорит, — не будет теперь без противогаза бегать!

И объяснила мне мама, что человек в очках теперь уже считается отравленным газами и что его сейчас повезут лечить. И мы с мамой стали смеяться. Очень уж было смешно смотреть, как этого, в очках, стали укладывать на носилки, а он брыкался и хохотал.

— Наверное, щекотки боится, — сказала мама, — как ты.

Этого, в очках, втащили на носилках в автомобиль «скорой помощи», и автомобиль уехал. А бомбы стали падать всё чаще и чаще. Улица совсем опустела, и только наш милиционер по-прежнему стоял на своём посту и осматривался по сторонам.

— Какой всё-таки бесстрашный, — сказал я, — бомба ведь может упасть на него. Верно, мам?

— Советский милиционер никогда не убегает,— сказала мне мама, — он ничего не боится и всегда стоит на своём посту. И когда наступит война, он не убежит и не испугается, а так же будет охранять наш город, наш труд, и порядок, и спокойствие, как сейчас.

Упала ещё одна бомба, и наш милиционер опять не испугался. Он только повернул голову туда, где дымилась бомба, и пошёл звонить по своему телефону.

Потом приехали дегазаторы, посыпали чем-то белым наш перекрёсток, и тревога кончилась.

ШКОЛА МИЛИЦИОНЕРА

От нашего дворника я узнал, что милиционера зовут Иван Фёдорович, а фамилия его — Блинчик.

— Умный человек Иван Фёдорович, — говорил дворник, — умнейший. Ты думаешь, каждый, как захотел, так и стал милиционером? Ничего подобного.

— Вас бы не взяли? — спросил я.

— Никак, — сказал дворник. — Ни за что. Я плохо вижу. У меня один глаз здорово видит, а другой глаз безобразно видит. Такой милиционер уже не годится. Понял?

— Конечно, — сказал я.

— Или, например, глуховатый, — говорил дворник, — тоже не годится. А у нашего Ивана Фёдоровича Блинчика всё в полном порядке. У него зрение превосходное. Глуховатости никакой.

И школу он кончил. Вроде твоей, но только для милиционеров. Он там всему научился. И как стрелять, и как стоять на посту, и как регулировать движение. Не так-то просто.

— Да, — сказал я, — не так-то просто.

Я — ЛУЧШИЙ ПЕШЕХОД

Постепенно я познакомился с нашим милиционером. Когда я шёл в школу, он уже стоял на своём посту. И я, переходя улицу, всегда соблюдал правила уличного движения.

— Вы лучший пешеход на моём посту,—сказал мне Иван Фёдорович. — Мне всегда приятно, когда вы переходите мою улицу.

— И мне приятно переходить вашу улицу, — сказал я, — будем знакомы.

Так мы и познакомились.

И с тех пор каждый раз, когда я иду в школу, Иван Фёдорович Блинчик мне козыряет. А я делаю ему пионерский салют, хоть я ещё и не пионер.

ЛОШАДКИН

У меня есть один товарищ, Геня Лошадкин. У Гени есть папа — очень полненький, в кепочке с пуговицей. Вот как-то идёт Генин папа по улице и кушает апельсин. Покушал, покушал и бросил корки на тротуар. Вдруг свисток. Это мой знакомый милиционер свистнул Гениному папе.

— Что такое? — спрашивает Генин папа. — Моя фамилия — Лошадкин. Вы мне свистнули?

— Вам, — говорит Иван Фёдорович. — Или подберите корки, или заплатите штраф. Нельзя сорить на улице.

— Что такое? — говорит Лошадкин. — Это просто удивительно. Куда же мне деть мои корки?

— Бросьте в урну, — посоветовал Иван Фёдорович и козырнул. Он был очень вежливый.