Вот Иуда, предающий Меня. Мотивы и смыслы евангельской драмы - [6]

Невозможность, невыносимость предательства Иуды в том и заключается, что это творит близкий для Христа, доверенный друг, на которого Он полагался все эти годы, родной, любимый человек. Сатана соблазняет на грех не чужака, а своего, потому что вешать предательство на чужого бессмысленно — в том и суть, что отречься от Христа и отдать Его на смерть должен свой. Тот, от кого Христос не закрывается, которому доверяет, как Себе. И сатане совратить такого куда слаще.

И Христу от этого куда больнее. Разрыв проходит по живому и ранит Христа: псалмы твердят о том, что Ему больно. 54-й псалом — просто кровавые слезы. Да, Иисус знает о таком повороте заранее, да, Он предупреждает об этом учеников задолго до того, как у Иуды появляется сама мысль о предательстве; но три года Христос ему доверяет, считает его близким человеком, достойным и искренних личных бесед, и общественных денег. Любит его.

В общем, вопреки сложившимся представлениям, до поры до времени это вполне достойный человек. Умный — раз Христос ведет с ним искренние беседы. Сдержанный, внимательный, заслуживающий откровенности — раз Спаситель открывает ему сокровенные тайны. Надежный, верный и ответственный, раз Иисус доверяет ему и полагается на него, в том числе в денежных вопросах. Умеющий любить и любящий — потому что только такой человек может стать близким другом Христу.

И вот тут действительно хочется потрясенно спросить Иуду: да как же могло случиться, что ты стал предателем? От лжеца, социопата, сребролюбца и лицемера сложно было ожидать иного — но не от тебя же!

Как тебя угораздило?

«Он был вор»

И все же в Евангелии есть недвусмысленное свидетельство того, что он был вор и доверием Христа был облечен зря. Так что же, ошиблись пророчества, ошибся Христос или ошибаюсь я?

И сама загадка, и ключ к ней лежат в рассказе Иоанна о помазании Христа миром за несколько дней до распятия. Но этим ключом надо еще открыть правильный замок, потому что его вечно суют не туда, и получается не отпертая, а взломанная дверь. Да еще и не та.

Мария же, взяв фунт нардового чистого драгоценного мира, помазала ноги Иисуса и отерла волосами своими ноги Его; и дом наполнился благоуханием от мира. Тогда один из учеников Его, Иуда Симонов Искариот, который хотел предать Его, сказал: для чего бы не продать это миро за триста динариев и не раздать нищим? Сказал же он это не потому, чтобы заботился о нищих, но потому, что был вор. Он имел [при себе денежный] ящик и носил, что туда опускали (Ин. 12: 3–6).

Обычно эту историю и вывод из нее понимают «в лоб»: Иуда вознегодовал, потому что деньги прошли мимо кассы, а следовательно — мимо его собственного кармана. «Лучше бы ты продала это миро и отдала деньги мне, а я бы уж нашел, как ими распорядиться», — словно говорит Иуда, а Иоанн как бы расшифровывает окончательно: Искариот не заботился о нищих, а деньги предпочитал присваивать. В греческом тексте на месте слова «носил» стоит куда более выразительное «таскал» ^[13]: он таскал из ящика то, что туда опускали. Вор и есть вор, и это сразу резкое снижение образа: человеком, который ворует у своих, можно лишь гнушаться.

Но если не побрезговать и вчитаться в эту историю чуть внимательнее, то и возражение Иуды, и пояснение Иоанна царапают, словно гвоздь, торчащий из текста. Особенно пояснение Иоанна. С него и начнем.

Сказал же он это не потому, чтобы заботился о нищих, но потому, что был вор. Он имел [при себе денежный] ящик и носил, что туда опускали.

Итак, Иуда о нищих не заботился. Иуда брал для себя деньги из казны. Его возмущение при помазании Христа миром — и лицемерие, и негодование об упущенной выгоде. Казалось бы, все ясно.

Но чуть ниже, рассказывая о Тайной Вечере и об уходе Иуды, Иоанн пишет:

А как у Иуды был ящик, то некоторые думали, что Иисус говорит ему: купи, что нам нужно к празднику, или чтобы дал что-нибудь нищим (Ин. 13: 29).

И получается, что вор до самого последнего момента был казначеем общины, и в том числе по слову Христа оделял деньгами нищих. Но как это могло быть, учитывая всеведение Христа, о котором пишет все тот же Иоанн?

И это о чужих людях. А уж о Своих-то учениках Он и подавно знал все досконально. Не могло же такого быть, чтобы Его апостол, казначей, за Его спиной и неведомо для Него воровал из общей казны деньги?

Что же, Дух Святой зачем-то открыл Иоанну то, о чем предпочитал молчать Сам Христос? Но Дух Святой чужие грехи не открывает, Господь никого не выставляет на позор и на людское судилище. «Благий Бог терпит нас с любовью и никого не выставляет на позор, хотя и знает, как сердцеведец, наше греховное состояние» ^[14].

Господь не будет вытаскивать на белый свет наши тайные грехи, чтобы швырнуть их на немилостивый людской суд. Он, скорее, наоборот, прикроет нас, желая быть нашим единственным Судьей. Об отношении Христа к людскому суду мы знаем из истории о чуть не побитой камнями блуднице (см.: Ин. 8: 3–11).

Одно дело — рассказать про предательство, потому что про него и так все знают. Другое — выставить на всеобщее обозрение еще один грех, до того сокрытый — и Христом, между прочим, вслух ни единожды не проговоренный. Тем более что тему любви к деньгам Иоанн потом вообще никак не обыгрывает. Можно было бы понять рассказ о воровстве у евангелистов-синоптиков, которые перекинули бы смысловой «мостик» между крадеными деньгами и полученными сребрениками, но Иоанн, в отличие от Матфея, Марка и Луки, предпочитает о тридцати сребрениках молчать.