Вот Иуда, предающий Меня. Мотивы и смыслы евангельской драмы - [56]

Но первично не внушение сатаны. Первична собственная воля Иуды. Сатана раздувает его обиду, накручивает его, опьяняет куражом, но возможно это лишь на основе его собственной злой воли, приведшей к отречению от Христа ради собственного «я». «Город или дом, разделившиеся в себе, не могут устоять», — предупреждал Христос ^[122], и Иуда, разделившись в себе на часть, подчиненную Христу, и часть, утаенную от Него, не выстаивает перед сатаной и падает.

Но прежде падения было разделение, и была часть, укрытая от Христа, в которой и возможно оказалось отречение от Него и желание избавиться от Него и Его невыносимых обличений. Иуда принял сатанинский помысел об убийстве Христа, укоренил его в себе, и он сделался Иуде своим, извратив его разум и волю.

И когда его оставляет сатана, то Иуду оставляет не желание причинить Христу зло, не желание Его смерти, а только лишь кураж, связанный со всем происходящим, и, возможно, силы, которые позволяют ему переживать нечеловечески сильные эмоции. Если до этого он был на острие ощущений, как перебравший наркоман, то сейчас его попускает. Но наркоманом он от этого быть не перестает. И его злая воля никуда волшебным образом не девается. Христос Своей волей и Своей жертвой может прикрыть его от последствий совершенного богоубийства, но от его собственной воли Он Иуду не прикроет.

Арестованного Христа уводят в дом первосвященника, и Иуда идет туда же, наблюдать представление до конца… разве что недоумевая, почему вдруг все это перестало приносить ему такое острое удовольствие. Вот же, сбылось, он собственными руками предал Учителя ненавидящим Его властям, покрасовался перед Ним, поглумился… и теперь, когда самое время пожинать плоды, все становится словно пресным. Отомстить, расквитаться с этим… и пусть все закончится поскорее.

Может быть, он вдруг чувствует, что устал. И что хочет спать.

В доме Каиафы он занимает место среди зрителей: стражи и слуг. Возможно, ждет, пока его позовут свидетельствовать, хотя мысль «а оно мне надо?» в голову уже, наверное, закрадывается.

Связанного Христа допрашивают у него на глазах. И бьют.

…один из служителей, стоявший близко, ударил Иисуса по щеке, сказав: так отвечаешь Ты первосвященнику? (Ин. 18: 22)

Сатанинской злобы уже нет, и до Искариота вдруг доходит чудовищная несоразмерность собственной обиды и происходящего. Без прямого дьявольского внушения его обида не так уж велика. И что, вот это — из-за какой-то нелепой ссоры, в которой он же и был виноват? Вот это — с Учителем, с другом?.. с Господом… и из-за него?..

И это первый ожог совести, который он ощущает, первый удар бича. Это еще не раскаяние, но первый миг прозрения. До него вдруг доходит, до какой степени он зарвался.

И к чему это привело.

Нет, все меняется не сразу. Он еще пытается себя убедить, что хотел именно этого. Так внезапно протрезвевший посреди попойки будет ахать бокал за бокалом, тщетно надеясь вернуть чувство приятного подпития и только готовя себе тяжкое похмелье. И Иуда будет искать в себе ту злобу и ту ненависть, которые привели их обоих сюда.

И не найдет.

Все, что происходит, — теперь к его отрезвлению, а не к удовольствию. То, что радовало тварь из ада, приводит в ужас предавшего ученика. Собственная дурь развеивается на глазах. Нет, ему уже не хочется смерти Учителя! Не хочется свидетельствовать против Него! О, хоть бы они вообще не нашли свидетелей!.. Его захлестывает, в голове и в сердце чудовищная мешанина. Ему надо подумать, ему надо понять, что вообще происходит, что делать. Чуть-чуть времени…

Нет у него этого времени.

И аж в ушах звенит от осознания: что же он натворил…

Он совершенно теряется, ему в этот миг даже не приходит в голову, что свидетельствовать-то можно, только не против Христа, а против себя. То, что он и сделает немногим позже, когда чуть-чуть соберется с мыслями. Христа тем временем допрашивают, избивают и осуждают на смерть.

Тогда первосвященник разодрал одежды свои и сказал: Он богохульствует! на что еще нам свидетелей? вот, теперь вы слышали богохульство Его! как вам кажется? Они же сказали в ответ: повинен смерти. Тогда плевали Ему в лице и заушали Его; другие же ударяли Его по ланитам и говорили: прореки нам, Христос, кто ударил Тебя? (Мф. 26: 65–68)

А потом, осужденного, связанного, избитого, Его выводят со двора и ведут к Пилату.

И, возможно, они обмениваются одним-единственным взглядом, и в душе Иуды все окончательно встает на свои места: Кто перед ним и кто они друг другу. А может, и не обмениваются, и ему достаточно видеть, что с Ним сделали: Его разбитое лицо в крови, связанные руки, порванная одежда.

И тут до Искариота во всей полноте доходит, каковы последствия его безумия. Это все не сон, и невозможно сказать «хватит, я передумал». Адское колесо завертелось, и остановить его нельзя, он еще попытается схватиться за него руками, но его самого равнодушно отшвырнет прочь. Ужас и вина прожигают насквозь, начисто попаляя все ничтожные обиды, все претензии ко Христу и ставя его перед неумолимой правдой: он убил Учителя. Своими руками убил. Сам привел Его сюда и отдал на расправу, на поругание, на смерть.