Вот Иуда, предающий Меня. Мотивы и смыслы евангельской драмы - [53]

Самому себе смертный приговор легче вынести, чем от Него услышать.

А пока ты мучаешься в непрерывном осознании своего греха и обреченном ожидании встречи с неутолимым Божьим гневом, который продлит твои муки в бесконечную вечность. И, при всем твоем раскаянии, не хочешь, не можешь ты этого хотеть, как хотел смерти… Впереди бездна мглы, холода и ужаса — и туда шагнуть добровольно, как в петлю, ты уже не шагнешь.

Невозможно, противоестественно, превыше всех человеческих сил — потому что это смерть вторая.

И ее не зазорно бояться, не зазорно не хотеть, хоть ты трижды ее заслужил. Она предельно противна человеческому естеству. Обычную смерть можно встретить с мужеством и надеждой, можно принять спокойно, она может быть исповедничеством, сильнейшим выражением любви, о ней можно даже просить как о справедливом наказании — но не вторую. Что угодно, только не вечное слияние с грехом, только не вечность богоубийства. Невыносимо об этом даже думать, не то что стоять на краю в ожидании неминуемого приговора. И уж тем более невозможно спокойно принять ее даже по заслугам. Тут не в эгоизме, не в малодушии дело, не в попытке себя выгородить — просто невозможно это для человеческой души.

Вторая смерть, как гибельное болото, засосет в себя и даже не чавкнет. Падение туда превращает вечность в дурную бесконечность, из которой нет никакого выхода. Эта смерть ничего не искупает, никак не очищает, ни к чему не ведет, ничего не дает. В ней нет ни малейшего смысла, она просто следствие греха, бесконечный тупик. Первая смерть — Встреча, но вторая — вечная разлука, и нет пути назад. Вечное умирание, умаление и никогда не небытие, мучительная бессмыслица ненужных, ни к чему не ведущих страданий. Боль, боль, огонь вечный, палящий тебя твоим же грехом, никогда не сгорающий, не утихающий, неизменный, ибо времени и перемены больше нет.

И при всем том, что он искренне раскаялся и, искупая свой грех, выложился на максимум по Закону и по своим возможностям, при том, что такой боли не испытывал ни один грешник, могу сказать лишь одно.

Иуда это полностью заслужил.

Грех Искариота совершенно равноценен тому, что ждало его в посмертии. Он отрекся от Христа, убил Его и тем самым полностью утерял Бога. Сам он даже податься с мольбой о прощении ко Христу не может — ни жестом, ни словом, ни мыслью, никаким движением души.

Человек не даст выкуп за душу свою. Иуда — не исключение. Его раскаяние, его самоубийство — свидетельство отвращения к совершенному греху, невозможности жить после содеянного, но никак не спасение души, даже близко нет. Боль раскаяния и суицид — законное следствие греха, наказание по Божьему закону, но не выход за пределы греха. Иуда в раскаленной клетке, которую не может разрушить изнутри — разбить клетку можно только вместе с самим собой, но и разбитый ты останешься в клетке.

Он предатель, он изменил Христу, как другу, оскорбил Его любовь и доверие, отправил Его на смерть. Он заслуживает вечных мук как никто другой, он неразделен с ними так же, как Богородица нераздельна с раем. Он — их живое воплощение: это справедливо, это законно, это правильно. В конце концов, он образ вечного бытия без Бога.

И меня бесконечно раздражают заявления типа «мы все грешны грехом Иуды, в каждом из нас есть немного от Иуды, все мы предаем Христа» и прочая благочестивая спекуляция на его имени, когда любой перебежчик или неверный друг автоматически крестится в его честь. Вплоть до того, что каждый лукавый знак внимания стремятся обозвать «поцелуем Иуды», приравнивая обычную человеческую подлость к сатанинскому глумлению над Христом. Раздражает, когда его имя спрягают в связи с любым нравственно сомнительным деянием.

Это абсолютная чушь. Потому что, во-первых, не дай Бог, не ведаете, что говорите, нет в нас никакой «его части»; во-вторых, нельзя никакой, совершенно никакой грех уравнивать с богоубийством; в-третьих, это совершенно бессмысленно, второго такого грешника нет и быть не может.

Его грех, направленный непосредственно и осознанно против живого Бога, настолько выламывается за все рамки, что среди людей ему и вправду не может быть ходатая.

Потому что сострадательное прикосновение к такому греху разрушит, в свою очередь, уже самого заступника.

Даже молиться за Искариота нельзя, прося для него у Христа милости, цена которой — Его жизнь. Потому что это будет та самая молитва во грех: оцени его душу выше Своей жизни и его страдание — выше Твоего страдания.

То, что он с сатанинской подачи сделал со своей душой, приводит к аду вечного мучительного слияния со своим грехом и вечной смерти. Земля и небо скажут на такое воздаяние «аксиос»^[121] и будут совершенно правы.

Но все же… давайте включим в это уравнение Христа.

Слава Божия

Мы умрем и [будем] как вода, вылитая на землю, которую нельзя собрать; но Бог не желает погубить душу и помышляет, как бы не отвергнуть от Себя и отверженного

(2 Цар. 14: 14).

Конечно, мы не можем с полной достоверностью знать, что думал, чувствовал и имел в Себе Христос, и это необходимо помнить и иметь в виду. Кто рискнет уверенно описать, что происходило в сердце Сына Божьего? Слишком большой дерзостью было бы настаивать на однозначном толковании. Но мы можем