Вот Иуда, предающий Меня. Мотивы и смыслы евангельской драмы - [43]

«Дружеское участие в таком положении какого-либо священника, какого-либо доброго человека, может быть, остановило бы душу, готовую упасть в ад» ^[81].

Не остановило бы.

Да и лезть ради утешения в самый серпентарий не стоило. Тоже мне, логово добрых людей.

«Они приняли раскаяние Иуды и его свидетельство о невинности Иисуса с презрительной холодностью людей, которые, исполняя законы, не имеют времени обращать внимание на порывы мечтательной чувствительности» ^[82].

«Здрасте, я хочу признаться в умышленном убийстве с отягчающими». — «Иди-иди, нам не до тебя с твоей мечтательной чувствительностью».

* * *

И, бросив сребреники в храме, он вышел, пошел и удавился (Мф. 27: 5).

«Евангелист, по-видимому, приурочивает его смерть ко времени раньше смерти Самого Христа» ^[83].

Он даже паузы на раздумья не берет. Иуда идет смертным путем с момента раскаяния и не видит для себя другого. Острый пресуицид тем и характерен, что никакого выбора, размышлений, возможных альтернатив в нем не существует: умереть, умереть, умереть любой ценой и не думая больше ни о чем.

Поэтому попытка Иуды отдать себя в руки властей и тем спасти Христа — очередной парадокс этой и без того парадоксальной истории: ему каждая минута жизни — ад наяву, а он не просто соображает, куда пойти и что сказать, но и готов отложить свою крайне желанную смерть, лишь бы исправить сотворенное.

Конечно, Иуда надеялся, что своим признанием и Христа спасет, и себя обречет на смертную казнь, потому что жить невозможно. Но не вышло ни то, ни другое. Внезапно выясняется, что это не он воспользовался бесхитростными коэнами, обманув их, взяв деньги и оклеветав невинного, а они использовали его. Он думал, что продает им Христа, а оказалось, что за тридцать сребреников купили его самого. Ох уж эти сатанинские насмешки — он думал, что смеется сам, а посмеялись над ним.

Показательно, конечно, получилось со сребрениками — очень выразительно он их швыряет. Последний проблеск настоящего, живого характера: вспышка гнева, что получилось не так, как он планировал, не так, как он хочет и считает правильным. Жест отчаяния и ярости. Ох, смирение там рядом не ночевало.

Жить дальше становится совсем нельзя. С этим надо кончать.

…он вышел, пошел и удавился.

Но парадокс в том, что это уже не аффективное самоубийство. Аффективным оно было бы, удавись он сразу, а теперь это уже то, что в психиатрии называется «истинным самоубийством», то есть таким, которое имеет иную цель, нежели просто немедленно спастись от невыносимой боли.

Путь в долину Еннома

Земля крови

«Затем Иуда быстро удаляется неизвестно куда — в уединение (άνεχώρησεν) и, придя на сторгованную им землю, снимает с себя длинный ремень, которым было опоясано его тело, привязывает его к какому-то дереву и удавливается (ср.: 2 Цар. 17: 23). Бездыханное тело Иуды сначала висело на дереве, потом сорвалось, низринулось с стремнины и разбилось так, что внутренности его выпали (Деян. 1: 18)» ^[84].

Лопухин, как обычно, проницает время и пространство: и куда ушел, и на чем повесился, и один ли был или в компании какой. Только дерево остается безымянно «каким-то», в ботанике, что ли, не силен? С логикой все традиционно. «Удалился неизвестно куда, а именно — на сторгованную им землю». Почему же неизвестно? Вполне известное место.

Петр, рассказывая в Деяниях о смерти Иуды, говорит, что произошло это на земле, которая после того, как о его самоубийстве стало известно, названа Акелдамá, то есть земля крови (Деян. 1: 19). Традиция сохранила точное расположение этого места. Более того, в IV веке нашей эры там даже появился монастырь Акелдама — не в честь самоубийства Иуды, разумеется, но точно свидетельствующий о географической достоверности «земли крови».

И находится этот участок в долине Еннома, которая гораздо более известна как долина Геенны огненной, страшное и нечистое место для любого иудея.

«Гнусный обычай приносить в жертву детей Молоху в Тофете на юго-востоке означенной долины сохранялся продолжительное время. Впоследствии царь Иосия, истребляя идолопоклонство, осквернил это место (4 Цар. 23: 10, 12, 14), заставив бросать в него человеческие кости; и с этого времени долина Енном сделалась, по-видимому, местом свалки всяких нечистот, вывозимых из города, трупов казненных преступников, павших животных и т. п., а для уничтожения оных и происходившего, вследствие гниения их, зловония на дне долины горел постоянный огонь. Посему-то со временем она сделалась страшной и отвратительной для Израиля, и ее стали называть геенной, геенной огненной, употребляя это слово для изображения вечных мучений грешников по смерти.

У восточной оконечности долины, по преданию, находилась Акелдама. Во время крестовых походов здесь указывали еще дерево, на котором повесился Иуда» ^[85].

Если это была олива, то, чисто теоретически, почему бы и нет. Оливы живут веками.

«Есть два столба в Генноме, и между ними поднимается дым… и это вход в Генном (Ад)» ^[86].

Именно об этой «геенне» говорит Христос как о синониме вечной гибели:

И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более того, кто может и душу и тело погубить в геенне